На следующий день, в четверг 21 мая/ 3 июня, был день празднования
иконы Владимирской Божией Матери. К восьми часам утра члены Собора стали
прибывать на машинах в Елоховский Богоявленский Патриарший Собор. В храм
пускали народ только по билетам, выданным Патриархией. Народ толпился около
Собора, люди входили или скорее пытались пробиться в храм, даже не имея
билетов. Милиция действовала решительно, оттесняла народ, который также
настойчиво пытался пробиться сквозь кордоны. Иногда те у кого не было
билетов, пытались подстроиться к приглашенным, некоторым удавалось
проскочить.

Члены Собора были помещены в передней части храма в левой стороне
против алтаря. В правой части находились почетные гости. Прибывший некоторое
время спустя Кардинал Виллебранс занял было самое почетное место в первом
ряду кресел, но когда позднее прибыл армянский Патриарх Вазген, Кардинала
попросили уступить ему свое место и пересесть на одно место правее. Мы же,
члены Собора, находились в левой части храма, огражденные перилами от центра
собора. Надо сказать, что вся эта иерархическая расстановка, всегда была
важна, а тут она соблюдалась с еще большей скрупулезностью. Для архиереев
был расставлен ряд стульев, священники и миряне по большей части стояли. Для
зарубежных батюшек и мирян старались найти места сидения. Пока мы
усаживались, ко мне опять подошел один священник, член Собора от Винницкой
епархии и стал выражать свое сочувствие и благодарность за мое выступление
на Соборе.

Храм быстро наполнялся народом, несколько отличным от обычного в
русских церквах. Было больше молодых и интеллигентных людей, чем обычно.
Особенно на хорах, которые были заполнены сплошь. Видимо такого рода люди
легче могли достать билеты, чем простые и немолодые.

В начале десятого начали пребывать главы автокефальных Церквей. Опускаю
здесь, все подробности встречи гостей. Последним должен был быть встреченным
Патриарх Александрийский Николай, как старший по диптиху, но на самом деле
он был предпоследним, а последним встречали архиепископа Кипрского Макария,
значительно младше по положению своей Церкви. Но с ним как-то особенно
носились, очевидно, потому, что он был главою государства и гостем
Советского Правительства. Это раздражало меня и огорчало, тем, что одно
появление архиепископа Макария в храме произвело сенсацию среди собравшегося
народа. Произошло движение, нестройный гул голосов, все заколебалось, чего
не было, когда встречали других первоиерархов, более того… даже Патриарха
Пимена. При встречи их верующие кланялись, крестились, но не шумели, а
выражали скорее благоговейные чувства. Самым последним, и с наибольшим
почетом и торжеством, прибыл Патриарх Пимен.

Началась служба. Грандиозная, потрясающая и вместе с тем глубоко
молитвенная. Продолжалась она от 10 утра до половины третьего, вместе с
молебном и приветствиями. Отметим момент настолования после малого входа,
когда Патриарха трижды сажают на патриарший трон на горем месте. Не новой
хиротонии, а именно настолования, хотя формула этого акта несколько схожа с
хиротонией: «Божественная Благодать, немощная врачующи, оскудевающая
восполняющи и промышление всегда творящи о Святых Своих Православных
Церквах, посаждает на престоле Святых Первосвятителей Российских Петра,
Алексия, Ионы, Филиппа и Ермогена отца нашего Пимена, Святейшего Патриарха
великого града Москвы и всея Руси, во имя Отца. Аминь. И Святого Духа.
Аминь».

При каждом произнесении слова «Аминь» митрополиты посаждали Патриарха
на горнее седалище и снова поднимали его руки, в то время как духовенство,
певчие и народ пели «Аксиос». Оно пелось сотни раз, пятью хорами в разных
местах храма, и это нескончаемое пение было одним из самых незабываемых
моментов всего чина интронизации.

На литургии, в отличие от встречи, строго соблюдался иерархический
порядок Церквей. Возглавлял служение Патриарх Александрийский Николай, за
ним следовал Патриарх Пимен, далее Патриарх Грузинский Ефрем и т. д. После
окончания литургии Патриарх Пимен выходит из алтаря на солею, где его обычно
облачают в патриаршую зеленую мантию. Митрополит Филарет вручает ему куколь.

— «Мне, — говорит он при этом, — как митрополиту древнейшей Киевской
кафедры, выпала высокая честь вручить тебе внешний знак патриаршего сана –
куколь… Велико и ответственно патриаршее служение, и без помощи Божией
невозможно его понести. Как опору на этом благословенном и многотрудном пути
приими верность тебе епископата нашей Церкви и готовность быть твоими
соратниками на ниве церковной. Архипастыри и пастыри, иноки и благочестивые
миряне хотят видеть в тебе, прежде всего Святейшего Отца… Да дарует тебе
Господь, вести корабль церковный по избранному Святейшими Патриархами
Сергием и Алексием пути во славу Божию и на благо нашего Отчества».

Эти хорошие слова митрополита Филарета были для меня испорчены тем
фактом, что он совершенно опустил имя Патриарха Тихона при перечислении
предшественников Патриарха. Он ограничился только Патриархами Сергием и
Алексием. Эта тенденция совершенно «забывать» и игнорировать Святейшего и
многострадального Патриарха Тихона проводилась, к сожалению, многими на
Соборе.

Затем митрополит Никодим вручил Патриарху жезл, сказав вкратце
следующее: «Тебя знала Церковь наша ревностным делателем на ниве Господней
в течение многих лет твоего священнослужения. Таким желает видеть тебя вся
полнота нашей Святой Поместной Русской Церкви как в пределах нашего
Отечества, так и во всем мире, где рассеяна она и куда простирается
каноническая власть Московского и всея Руси Патриарха». После этого
митрополит Алексий вручает Патриарху икону Владимирской Божией Матери и
говорит: «От лица Поместного Собора, приими сердечное поздравление с
великим событием единогласного избрания Вашей святыни и наш общий низкий
поклон. Не с твоим ли именем связаны все надежды на дальнейшее укрепление
жизни церковной и на объединение всех православных русских людей, в
рассеянии сущих, в ограде нашей Матери-Церкви? Тебе предстоит быть не только
хранителем апостольских преданий, столпом непоколебимым и Православия
наставником, но и постоянным молитвенником за нашу великую Родину и ее
народ. Быть его христианской совестью и правилом веры для наших пастырей и
пасомых. На это мы твердо надеемся потому, что с высоты Патриаршего престола
ты будешь управлять Церковью, «не господствуя над наследием Божиим»…
Молясь пред этой святой иконой, пребывай в единении духа с твоими великими
предшественниками Святейшими Патриархами Сергием и Алексием».

Совершается молебен, и Патриарха приветствуют представители
автокефальных Церквей — Виллебрандс, Блэйк и др. Многие из них говорят
неразборчиво… все устали и никто почти не слушает. Место, где стояли или
сидели архиереи, а также другие члены Собора, быстро пустеет. Ухожу и я
посреди читаемых приветствий. Уже половина третьего дня, в церкви я провел
шесть с половиной часов. Почти афонское бдение!

***

Возвращаясь на машине в гостиницу, усталый и голодный, я был всецело
под впечатлением богослужения и патриаршей интронизации. Все было, в общем,
хорошо, даже чудесно, кроме некоторых отмеченных и неотмеченных промахов в
приветствиях. Меня раздражило бесконечное шмыганье фотографов и журналистов
во время службы, а также частое надоедливое зажигание и потухание юпитеров.
Это действовало на нервы. Вокруг собора и на тротуарах близлежащих улиц
толпилось множество народа. Не расходились, ожидая появления новоизбранного
Патриарха. Даже отъехав на машине несколько сот метров, я видел улицы
заполненные людьми.

Мне нужно было спешить на прием, устраиваемый Св. Синодом по случаю
избрания и интронизации Патриарха. Он происходил в той же гостинице
«Россия», в громадном зале, вернее ряде зал, которые объединялись в один,
когда устраивались торжества подобные этому. Я зашел к себе в номер, привел
себя в порядок и направился через всю бесконечную гостиницу в приемный зал.

Там было полно народу, стоял гул голосов, присутствовало около 850
человек (так писалось в газетах). Кроме членов Собора, зарубежных гостей,
было приглашено все московское духовенство, служащие Патриархии и ее
«иностранного» Отдела. Были заметно оживлены Куроедов и Макарцев, мелькали и
другие «деятели» Совета по делам религий. В зале предваряющий главный, за
отдельным столом сели представители московской церковной «оппозиции» –
протоиерей В. Шпиллер, протоиерей А. Сергиенко и др. Они пригласили меня к
себе, но я предпочел пройти в главный зал, где мне было уготовано место. И
потом мне было интересно побыть в гуще соборных членов и послушать
интересные разговоры, особенно с теми, кого я редко видел. С милейшим
о. В. Шпиллером я виделся часто и подумал, что успею с ним обменяться мнениями
позже. Кроме всего, я был голоден, с утра ничего не ел, а, посмотрев на стол
«оппозиционеров» я кроме сладких блюд, тортов и фруктов ничего не заметил.

Войдя в главный зал, я стал пробираться к Патриарху, вокруг которого
толпилось много народу, чтобы его приветствовать. Куроедов был тоже окружен
толпицей; я подумал к нему подойти чтобы поздороваться, но потом решил, что
не стоит тратить для этого время, ждать в хвосте. Для «почетных» лиц –
Патриарха, Куроедова, иже с ними, митрополитов и зарубежных гостей был
накрыт отдельный стол с потрясающими яствами и с именными местами. А все мы
остальные, должны были закусывать, стоя перед столами (а ля фуршет), во
множестве расставленными рядами и ломящимися от множества блюд.

Никто не начинал есть, ожидали, когда Патриарх кончит здороваться и
сядет за стол. Наконец закончились поздравления Патриарха, была прочитана
молитва, Патриарх благословил трапезу, «почетные» сели, а остальные стоя
начали поедать обильные блюда. Все были невероятно голодны и некоторое время
в зале было тихо, раздавался только звук вилок и ножей. После этого начались
тосты и приветствия, которые мало кто слушал, да и трудно их было
расслышать, кроме двух первых, Патриарха и Куроедова…

Уже гораздо позже вспоминаю об одном разговоре. Среди приглашенных на
банкет встречаю работника «иностранного» отдела Г. Н. Скобея. Он кончил
Духовную Академию, брат его протоиерей, они из священнической семьи из
Белоруссии. Был послан в Грецию на богословский факультет, пробыл там два
года и вполне прилично изучил греческий язык. Работает сейчас как греческий
переводчик при Патриархии, в этом качестве участвовал, во Всеправославных
совещаниях. Человек неглупый, побывавший за границей, но очень сдержанный,
типичный ученик митрополита Никодима. Разговорились с ним по-гречески.

— «Скажите, — говорит он мне, — что Вы имели в виду, когда сказали
вчера на Соборе, что Обращение ко всем христианам- тенденциозный и
односторонний документ? Мне это неясно».

— «Я имел в виду, — отвечаю я, — что в нем подвергаются критике
действия американского правительства во Вьетнаме, например, а о подобного
рода действиях советского правительства умалчивается».

— «А какие это такие действия советского правительства?» — спрашивает
он.

— «Например, советская интервенция в Чехословакии!»

— «Да ведь в Чехословакии происходила борьба двух партий».

— «Как и во Вьетнаме! Только в Чехословакии, 95% по крайней мере,
стояли за Дубчека и были против советского вмешательства», — отвечаю я.

— «Неужели так много? Я этого не знал… но ведь нужно было защищать
социалистический строй, «наш дружественный лагерь»… он был под угрозой», –
растерянно пробормотал Г. Скобей.

— «А на что он нужен, этот социалистический лагерь, раз громадное
большинство чехов его не хотело? Ведь это только обозлило людей и вызвало
анти — русские чувства и надолго. Во всяком случае, интервенция советских
войск и введение танков, нанесла тяжкий удар престижу СССР в мировом
мнении». — Со своей стороны я решил отвечать как думаю и не лукавить.

— «Да, это так, — соглашался Скобей, — я это знаю. Но многие боятся
обсуждать это вслух…»

Банкет закончился в шестом часу вечера. В гостинице встречаю члена
константинопольской делегации митрополита Транупольского Дамаскина. Он
выражает полный восторг моему выступлению на Соборе: «Среди общей
мертвечины и казенщины вдруг раздался Ваш свободный голос. Как бы повеяло
благодатью Духа Святого. Вы спасли Собор. Я сидел и думал, неужто так и не
найдется человека, который бы сказал правду об этом Обращении. А Вы смогли
точно все определить!»

Я поблагодарил, конечно владыку Дамаскина, но подумал про себя «Суть же
грецы льстивы даже до сего дне». Но все-таки хорошо, что сказанная мною
правда была услышана «зарубежными гостями» и станет известна за границей, а
это «важно и на пользу Церкви», невольно вспомнил я слова митрополита
Никодима.

Вечер был свободным, и я поехал в гости к своему брату Игорю. Там я
рассказал подробности про Собор, прием и передал два билета на завтрашний
концерт.