Проснулся я от стука топора. Вернее, он давно мешал мне дремать. Кто-то рубил лес на краю оврага. Был слышен мужской голос и несколько молодых. Было уже совсем светло. Опять хороший солнечный день. Я побоялся идти к голосам, кто знает, может быть, красные, и стал размышлять о своём положении. Ночью я никого не встретил. Никаких признаков фронта по дороге не было. С другой стороны артиллерийской стрельбы с утра не слышно. Плохи дела, думаю я. Белые так отступили, что их даже не слышно. Правда, часам к десяти утра послышалась отдалённая канонада в северо-восточном направлении, к Дмитриево (40). Странно, что стреляют сзади, неужели там белые? Но стрельба скоро прекратилась, и я не придал ей большого значения.
Рубка леса на опушке тоже давно прекратилась. Было уже порядочно за полдень. Голод всё более и более давал себя чувствовать. Я предавался мрачным мыслям. Сил у меня почти не было. Что делать? Ждать здесь в лесу до ночи и потом опять идти на юг? Да и как угнаться за белыми, если они начнут отступать. С другой стороны, оставаться здесь в лесу небезопасно. Если красные меня здесь обнаружат, да ещё без документов, мне будет плохо. Остаётся одно: самому пойти в деревню, явиться в милицию и рассказать всю мою «правдивую историю», добавив, что я заблудился ночью, после обстрела. Но и это было опасно! Одно, то, что я приду в милицию сам и расскажу, то можно надеется, что меня не расстреляют. Конечно, это капитуляция, но что делать. Ждать дальше неизвестно чего, да ещё зверски голодным, нет сил!
В таком малодушном и даже «капитулянтском» настроении я вышел из леса. Было, вероятно, часа два дня 20 го сентября. Вижу, крестьянские мальчики, лет восьми-одиннадцати, пасут коней. Подхожу к ним и спрашиваю: «Что это за деревня?» Отвечают: «Меньшиково». Значит, я правильно держал направление. Прикидываю и понимаю, что за ночь я прошёл вёрст 25-30.
«А что, там милиция есть?» — продолжаю спрашивать я (мысль о добровольной явке меня не оставляет). Мальчики смотрят на меня как-то странно и бурчат что-то невнятное. «А войска есть?» — допытываюсь я. — «Да новые пришли». Я сразу настораживаюсь: «Какие? Белые? Красные?» «Чудно их как-то мужики называют, не то белогвардейцы… а может и красные». Ответ не понятный и противоречивый. «Ну, а как они одеты? У них красные звёзды на фуражках?» — «Нет!» — «А погоны есть?» — показываю на плечи. «Есть, есть!» — «И кокарды на фуражках?» — «Да, да!» Сомнения нет: в деревне белые!
Быстрым шагом, почти бегу по полям к деревне, до неё около версты. На душе радость, торжество, сменившие малодушие и уныние. Вот она цель и это, когда я совсем потерял надежду на успех. Один страх: как бы белые не ушли, не отступили и не появились бы в последний момент передо мною красные. Я ускоряю шаг. Налево от дороги бабы копают картофель в совершенно промерзшей земле. «Ты куда, сынок?» — кричат они мне. «В деревню», — отвечают. «Не ходи туда, там белые, они тебя убьют!»
Бабы принимают меня за красноармейца. «Ничего, — отвечаю я, — Бог даст, не убьют!» Бегу дальше. И опять мне кричат, уже другие: «Не ходи туда, тебя убьют. Там белые!»
Набираюсь смелости и громко отвечаю бабам: «Не бойтесь, сам знаю, что там белые. Потому и иду, они мне нужны. СВОИ!» Бабий хор замолкает.
Вхожу в деревню. Вижу, как по улице идут два солдата с винтовками и… погонами. Они не обращают на меня внимания, проходят мимо. Не хочу переходить улицу и догонять их, предпочитаю иметь дело сразу с офицерами. Навстречу мне идёт бравый унтер, толстый, краснощекий с погонами и кокардой, но совсем не такой, как большевицкий. Милый, с добрым русским лицом. Он как будто не обращает на меня внимания. Сам подхожу к нему. «Скажите, где здесь офицеры?» Унтер сразу настораживается. «А Вам на что?» — «Хочу сделать заявление». — «Какое?» — «Я только что перебежал от красных». Лицо унтера добреет, но остаётся серьёзным: «Ах так, пойдёмте, пойдёмте!»
Проходим с унтером по деревне, около одного из домов, на траве, отдыхает группа офицеров и добровольцев. Человек пятнадцать. Сразу, «с места в карьер», начинаю рассказывать мою историю. Поездка, аресты, «кубанцы», бегство и т. д. Говорю залпом, не останавливаясь. Никто не перебивает, слушают с напряжённым вниманием. Один только доброволец спрашивает неожиданно резко, как бы с целью подловить: «Почему же красные при аресте часы у тебя с руки не сняли?» «Сам не знаю, — отвечаю я. — Сначала сняли, а потом отдали».
Вижу перед собою хорошие русские лица, исчезли все эти татуированные «товарищи» Азарченко, «красные кубанцы», для которых расстрелять человека всё равно, что выпить стакан воды, караульные начальники, ведущие на расстрел генералов, матросы «красный террор», визжащие комиссары в чёрных куртках, придурковатые красноармейцы. Всё исчезло и осталось позади со своим кровавым символом, красной звездой (41). «А каковы теперь Ваши намерения? — спрашивают меня. — Почему Вы пришли к Белым?». «Чтобы поступить в Добровольческую армию, — отвечаю я, — чтобы сражаться против красных». — «Так поступайте к нам сейчас». Я соглашаюсь. «А какая здесь часть?» — «Команда пеших разведчиков Второго Дроздовского полка» (42)
На душе глубокое спокойствие и радость. И твёрдая вера в Бога, явно неоднократно спасавшего меня за этот долгий путь от верной смерти. И уже не стихами Есенина, а словами «Отче наш» молюсь я Богу и благодарю Его.
Примечания
- Это были самурцы, наступавшие на Дмитриев в это утро с юга (см. прим. 27) Они не знали что Дмитриев был взят ещё накануне отрядом Туркула, шедшим с запада. (Туркул. стр. 121.)
- Так я переживал полвека тому назад избавление из красного плена. Помню все мои переживания и радость избавления. С благодарностью и любовью вспоминаю тех русских людей, которые сочувствовали и помогали мне на протяжении этого времени: крестьянку, напоившую меня молоком и грустившую о моей участи, матроса в «рваных брюках», незаметно давшего мне ломоть хлеба, конвоира, успокаивавшего меня и оставившего свободным, моих созаключённых «мужичков» и конечно отца Павла. В таких людях вечная моя любовь и память о старой России.
- Второй офицерский стрелковый полк ген. Дроздовского выделен из Первого и сформирован в июне 1919 года в Харькове после занятия его белыми. В упоминаемых мною примечаниях Туркула и Кравченко описываются боевые действия доблестных дроздовцев в Гражданскую войну (начиная от Ясс в феврале 1918 г.).
