Четвертое заседание Собора началось во вторник 1 июня в 10 часов утра.
Так как оно должно было быть всецело посвящено прениям по докладам, и могли,
несмотря на все предосторожности, возникнуть неожиданные инциденты, то все
иностранные гости были накануне вечером благоразумно увезены в Москву,
осматривать ее достопримечательности и кататься на катерах по «московскому
морю», пока мы заседаем на Соборе. Вернулись они только на следующий день к
моменту выбора Патриарха.
Перед началом выступлений ораторов на заседании Собора председатель
митрополит Никодим сказал, что записалось 52 оратора, и потому время
выступления каждого будет строго ограничено десятью минутами. По истечении
этого срока он даст знак звонком, сначала тихо, а если оратор не
остановиться, то и более энергично. И вот начались выступления! В них я
согласно моему вчерашнему решению не принял участия, и когда дошла очередь
до меня и митрополит Никодим назвал мое имя, я встал со своего места и
громко сказал: «Я отказываюсь от слова!» Митрополит Никодим, совершенно не
прореагировал на это и назвал имя следующего оратора.
Конечно, я мог бы построить мое выступление несколько иначе, мог бы не
говорить о постановлениях 1961 года, а сказать, например о карловчанах или о
«миротворчестве», но я считал в принципе неправильным умолчать о самом
главном и говорить о второстепенных вопросах. Именно поэтому, я решил прямо
отказаться от выступления, и смысл этого решения, был понят членами Собора.
Относительно же самих выступлений я скажу, что, в отличие от прений на
Архиерейском совещании, они были лишены подлинного интереса, ибо в них
отсутствовала основа всякого настоящего диалога: различие во мнениях и
возможность это различие высказать. Со второстепенными вариациями все, в
сущности, говорили одно и то же, и это было убийственно скучно. Некоторое
исключение составило выступление митрополита Антония Сурожского и еще двух-
трех ораторов. Но все это было исключением скорее по тону и форме, чем по
содержанию.
Все выступления строились на следующих трафаретах: «…мы с глубоким
вниманием выслушали содержательные всеобъемлющие исчерпывающие
доклады(подхалимы добавляли «блестящие, талантливые, глубокомысленные» прим.
Арх. В.) Высокопреосвященнейшего митрополита Пимена и Высокопреосвященнейших
митрополитов Никодима и Алексия. И мы заявляем, что всецело и безоговорочно
одобряем все в них высказанное, добавить к ним ничего не возможно… Мы
также всецело и безоговорочно одобряем и поддерживаем деятельность
Московской Патриархии и Священного Синода за все время патриаршества
Святейшего Патриарха Алексия и местоблюстителя митрополита Пимена… Мы
выдвигаем его кандидатуру как достойнейшего и любимого всем православным
народом… Мы особенно поддерживаем миротворческую деятельность Патриархии
и, как патриоты нашего Великого Отечества, щедро жертвуем в Фонд Мира (а
подхалимы опять добавляли… «благодаря Великой Октябрьской Революции
Церковь наша пользуется полной свободой»прим. Арх. В.) Меня поразило, что
не было ни малейшей критики каких-либо решений Синода, ни малейшего указания
на какие-либо трудности в отношениях с государством, никаких фактов о
подлинной, не «лакированной жизни» Церкви в СССР, как она протекает на самом
деле. Слушать в продолжение всего дня подобные выступления было тягостно, и
неудивительно, что митрополит Алма-Атинский Иосиф сказал мне во время
обеденного перерыва: «Весь день еще нас будет тошнить от этих выступлений
на Соборе».
***
После обеда председательствующий митрополит Никодим заявил, что из 68
записавшихся ораторов высказались 36 человек, а остается еще 32. Хотите ли
Вы их выслушать всех? Тогда нам придется совершать здесь всенощное соборное
бдение. А если у вас на это нет сил, то можно прекратить прения и предложить
остальным, не высказавшимся еще ораторам подать свои выступления в
секретариат в письменном виде для включения в соборные деяния. С места стали
раздаваться голоса о прекращении прений. Я был поставлен в трудное
положение, все это переливание из пустого в порожнее было тяжким занятием и
главное бессмысленным время провождением, но с другой стороны, некоторые
члены нашего Экзархата еще не выступили (Драшусов, Лосский), и в их
выступлениях можно было ожидать и нового и интересного. Драшусов, как он мне
сам говорил, очень хотел выступить и был огорчен, что ему не дают говорить,
поэтому я сказал: «Выслушивать всех оставшихся ораторов действительно
утомительно и нецелесообразно. Но получилось некоторое нарушение
равновесия.. мы слушали много мирян из Церкви в пределах Советского Союза,
но ни одного из зарубежья. Поэтому прошу выслушать еще нашего представителя
от Бельгийской епархии, В. Е. Драшусова».
На что митрополит Никодим сразу отреагировал словами:
— «Если мы дадим слово Драшусову, то должны будем дать слово и
представителям от американских патриарших приходов, и от благочиния в
Венгрии, и от Иерусалимской Миссии, и от Закарпатской Руси т. д. Они ведь все
записаны». Из этого можно было сделать вывод, что выступления Драшусова было
не желательным, а может быть и опасным. Как бы то ни было, предложение мое
было отклонено, и прения на Соборе закончились.
Выйдя из церкви, где происходил Собор, я встретился с Драшусовым и
Лосским, и мы стали вместе обсуждать результаты закончившегося заседания.
Все мы были не согласны по многим с принятым «Решением», что нам не дали
слова, высказаться при голосовании и вообще постарались сделать все, что бы
«заглушить наши голоса» (известные методы).
Я сказал Лосскому и Драшусову, что хочу написать свои соображения на
бумаге и высказать свои возражения. Пошел в номер гостиницы их набросал их
на бумаге. Вот точный текст:
Его Высокопреосвященству,
Высокопреосвященнейшему Никодиму,
митрополиту Ленинградскому и Новгородскому, заместителю Председателя
Поместного Собора Русской Православной Церкви.
Ваше Высокопреосвященство!
Не желая вносить обострения в ход заседаний Собора, я воздержался от
выступлений на IV и V заседаниях его. Заявляю, однако, что я продолжаю
оставаться на точке зрения, высказанной мною на Архиерейском Совещании 28
мая 1971г., то есть не могу одобрить решения Архиерейского Собора от 18 июля
1961 года в части его относящейся к устройству приходов, как несогласной с
каноническим строем Православной Церкви. Мне было невозможно высказать свое
мнение при голосовании, так как не было спрошено, кто против или кто
воздерживается. Проще отметить в Деяниях Собора, что решение Собора не было
принято единогласно, а лишь большинством голосов, а так же отметить в них и
мое вышеуказанное мнение о решениях Архиерейского Собора 1961 года о
прихoдах, иначе мне будет невозможно без оговорок подписать Деяния Собора.
Члены делегации Бельгийско-Брюссельской епархии очень обеспокоены как
бельгийские граждане, что в Деяниях Собора недостаточно оттенено, что часть
их, имеющая политический оттенок, не относится к несоветским гражданам.
Кроме того, вызывает недовольство, что проект резолюции не был
предварительно, до голосования роздан членам Поместного Собора, дабы они
могли внимательно ознакомиться с текстом и обдумать его.
Василий, Архиепископ Брюссельский и Бельгийский.
Троице-Сергиева Лавра, 1 июня 1971года»
В этом тексте, который я считал необходимым зафиксировать письменно,
была важна его первая часть, о постановлениях 1961 года. Остальное, я
написал скорее по желанию членов нашей делегации и Лосского.
Я показал свой текст Драшусову, Лосскому, а также диакону Сергию. Они
его всячески одобрили и благодарили за написание такой бумаги.
Теперь нужно было вручить это послание митрополиту Никодиму. Я нашел
его в покоях ректора Академии епископа Филарета. Келейник доложил о моем
визите и митрополит сразу меня принял. Он пил чай и любезно предложил мне
присоединиться. Во время чаепития, с сладкой вкуснейшей булкой, я подал ему
мое заявление. Он внимательно его прочитал про себя и положил среди других
бумаг.
— «Вы не возражаете против подачи моего заявления?» — спросил я его.
— «Нет, почему же я буду возражать? У каждого есть право иметь свое
мнение и высказывать его».
— «Значит, я могу надеяться, что оно будет приобщено к делам Собора?»
Митрополит Никодим ответил утвердительно. Через пятнадцать минут я
вышел от него. Нужно было спешить в Успенский собор на всенощное бдение. Был
канун праздника обретения мощей святителя Алексия, митрополита Московского.
