«Я должен был садиться в этот день на самолет, все было готово, билет
взят, вещи уложены, когда мне позвонил оперуполномоченный и попросил
незамедлительно зайти к нему по срочному делу. Я ответил ему, что очень
тороплюсь, так как улетаю на Собор и тороплюсь как бы мне не опоздать на
самолет. Оперуполномоченный продолжал настаивать, что дело очень важное,
неотложное и что это касается именно моей поездки на Собор… пришлось
поехать. Ввели меня к нему в кабинет, он сажает меня в кресло, начинает
говорить о всяких пустяках и ничего существенного, ничего серьезного. Так
проходит полчаса, я удивлен, смущен, ничего не понимаю, потом опер со мной
прощается, и я ухожу в полном недоумении.

Только вернулся домой, опять телефонный звонок и на этот раз из
Горсовета. Просят приехать незамедлительно. Опять начинаю возражать, говорю,
что окончательно опоздаю на самолет. Вынужден был подчиниться и поехать!
Картина повторяется — сажают в кресло, начинают говорить о ерунде, не
относящейся к делу, после получаса опять отпускают… Спрашиваю себя, а
зачем два раза вызывали и ничего не сказали?

По возвращении домой, не успел я уехать в аэропорт, у меня начались
сильнейшие ожоги и боли в задних частях тела и на спине, как раз там, где я
сидел и соприкасался с креслами. Пришлось вызвать врача, он вызвал еще двух
других, из лучших медицинских учреждений города. Они констатировали, что у
меня сильнейшие ожоги по всему телу, вызванные химическими веществами,
употребляемыми во время войны. Это вещество не видимо простому глазу и
действует через одежду. (Таким же образом в СССР была попытка отравить
А. И. Солженицына и профессора литературы Жоржа Нива.- Прим. Арх. В) Я попросил
составить протокол, врачи его составили и подписали. По моей просьбе дали
мне официальную копию. Впоследствии, как мне стало известно, главный врач,
выдавший мне эту копию, был уволен со службы. Боли у меня были такие
сильные, что несколько дней я не мог двигаться. Конечно, о поездке на Собор
не могло быть и речи«.

Этот рассказ Владыки Павла, переданный мне о. Всеволодом Шпиллером,
показалась мне маловероятным в своих фантастических подробностях и ненужной
сложности. Неужто у чекистов не было более простого и менее
«пинкертоновского» способа не пустить владыку Павла на Собор? И зачем весь
этот шизофренический детектив? Неужто владыка Павел представлял такую
опасность для избрания Патриарха Пимена?

Обо всем этом я рассказал через несколько дней А. В. Ведерникову,
добавив, что я сомневаюсь в достоверности рассказа. На что он мне ответил,
что «вполне вероятно это правда и такие случаи у нас могут быть».

Мои попытки встретиться с архиепископом Павлом во время моего
пребывания в Москве в июле 1972 года оказались не удачными. Я послал ему
заранее письмо, извещая, что буду на праздник преподобного Сергия в Лавре.
Но он на мое письмо не ответил и на праздник не приехал.

Вскоре я встретился в Ленинграде в Духовной Академии с архиепископом
Антонием Минским и передал ему рассказ о «креслах». Владыка Антоний
решительно высказался против вероятности версии об отравлении.

— «Если бы власти действительно захотели не допустить владыку Павла на
Собор, они могли бы сделать это гораздо проще. Например, вызвать его
свидетелем по делу его секретаря, который был под следствием по обвинению в
хозяйственных злоупотреблениях. Или придумать какой-нибудь другой
административный предлог и просто не разрешить ему поехать в Москву. Не было
никакой необходимости сажать его в «кресла». Тем более, что им был известен
характер владыки Павла, что он не успокоится, будет кричать на весь свет,
что его усадили в кресла и обожгли. Произошел бы громадный скандал, а это
властям не желательно».

— «Да, Вы рассуждаете логично. Именно зная характер владыки Павла, его
бесстрашие, со стороны властей не нужно было этого делать, но с другой им
было страшно выступление его на Соборе. И потом, ожоги были!

Об этом на Соборе официально говорил сам митрополит Никодим»,- возразил
я.

— «Я думаю, — продолжал архиепископ Антоний, — что многое объясняется
тем, что архиепископ Павел давно страдает тяжелыми головными болями. Для
лечения он пользуется очень сильными лекарствами. От болей это помогает, но
он ими злоупотребляет, и это вредно отражается на организме. Вызывает нарывы
на теле, подобные ожогам… вероятно, так было в данном случае».

— «Но почему же именно накануне отъезда на Собор, где его присутствие
было для многих нежелательно? — спросил я. — И почему на Соборе говорили об
ожогах кипятком?»

Искренне скажу, что вся эта история с «креслами» и ожогами мне
оставалась долгое время не ясной и скорее даже комичной. Более того, даже
маловероятной!