Мне посчастливилось быть близким свидетелем деятельности двух выдающихся иерархов, возглавлявших Брюссельско-Бельгийскую епархию Русской Православной Церкви: владыки митрополита Александра (Немоловского) и владыки архиепископа Василия (Кривошеина).

Две весьма разные личности, они имели, однако, связующие черты: непоколебимую верность русской Матери-Церкви, храбрость в исповедании своих убеждений, любовь к настоящей церковной службе и… большое чувство юмора. По характеру же они сильно отличались друг от друга.

Владыка Александр

Я была первой крестницей владыки, когда он приехал на смену скончавшемуся о. Петру Извольскому (1), настоятелю храма свт. Николая Чудотворца в Брюсселе. Я, конечно, этого не помню, но, упоминая об этом, я хочу указать, что с самого раннего возраста я была связана с владыкой. Вот что написала о нем в моих воспоминаниях:

«Неотъемлемой частью церкви для нас являлся ее глава — архиепископ Александр (Немоловский)(2). Очень выдающийся человек. Еще до революции, он был послан миссионером в Америку и оттуда уже попал к нам в Брюссель. Наш приход состоял тогда в ведении парижской митрополии, во главе которой находился владыка Евлогий (3), а сам Париж подчинялся временно Патриарху Вселенскому 94), так как связь с Россией была утрачена. Карловацкий раскол, на котором я здесь не буду останавливаться, делил церкви. Владыка Александр, со всей страстностью своей натуры, оставался верен своему духовному начальству и горестно переживал отход многих своих прихожан.

Владыка был человек гордый и властный. «Мы, архиереи — князья церкви», — говорил он. Но гордость эта была не личной, а касалась сана. Он пошел в монахи после того как собственными глазами видел чудо, совершенное св. Иоанном Кронштадтским, и сам святой предсказал ему жизнь полную скорбей. Вера владыки была, в самом прямом смысле слова, из тех, что переставляют горы. На наших глазах он подымал «от одра болезни» безнадежных. Молился так страстно за своих прихожан, что, по словам Марьи Митрофановны Жуковой (нашей тогдашней старостихи) (5), «не давал людям умереть спокойно». Всегда постился, жил чаем и, кажется, только на первый день Пасхи съедал одно яйцо.

Храбрость его тоже не знала границ. В начале войны, по доносу, он был арестован немцами (6). Верные прихожане уговаривали его скрыться и даже насильно увезли. Но через сутки он вернулся, не желая бросить свою паству. Во время допросов ему повесили на шею дощечку с надписью «враг № 2». Указывая на нее, владыка гневно спросил: «Почему два? Я — враг немцам, захватившим Бельгию, — номер один». Его мучили физически (год спустя по возвращении он еще залечивал раны), а главное — морально: привязывали к койке, чтобы не мог вставать на молитву, посылали, для оскорбления, чистить лагерные нужники. Но тут Господь сжалился: какой-то поляк, бросившись к его ногам, сказал: «Не допущу, что бы пане архиерее осквернил руку, благословляющую Причастие», — и умудрился делать эту работу за него.

Архиепископ Берлинский (7) смог на какое-то время взять владыку на поруки. Конечно, о служении не могло быть и речи, но, по крайней мере, владыка мог присутствовать на богослужениях. Тут тоже проявилась его непоколебимая вера. О ней нам рассказывала одна прихожанка, состоявшая сестрой в Красном Кресте. Благодаря этому, она как-то сумела попасть в Берлин. Дело шло к концу, бомбардировки не прекращались, все горело. Во время какой-то службы, квартал, где находилась русская церковь, попал под особо жестокий обстрел. Все побежали в бомбоубежище. Владыка вышел из алтаря, где стоял неприметно, и обратился к редким оставшимся: «Куда вы? Не бойтесь! Идемте со мной». Взяв сосудик со святой водой, он вышел и покропил крестообразно в сторону бушующего огня. Наша прихожанка клялась — и я ей верю после того, что видела сама — что ветер повернулся и, среди полных развалин, нетронутой осталась одна церковь. Этот перерыв был недолог, и владыка был приговорен к расстрелу. Только молниеносное вторжение русских войск в Берлин спасло его в ту ночь: не до него уже было.

Освобожденный советской стороной (8), владыка был увезен в Россию (9). Там он был встречен с почетом властями, и со слезами — народом, преклонявшимся перед узником и борцом (10). Казалось бы, что тернистый путь окончен, но он только начинался! По возвращении в Бельгию, владыка громко свидетельствовал о том, что вера в России не заглохла, что он сам убедился в наличии многих мощей, что православие восторжествует! На владыку поднялась травля: «большевик, проданный!» Еще отошло несколько прихожан.

А когда владыка, вслед за митрополитом Евлогием, признал духовную власть патриарха Алексия, то не было помой, которых бы не выливали на него. Но он не поколебался, а вокруг него тесно сплотился верный ему приход!

Все, что я пишу, дает понятие о силе личности нашего владыки и можно понять, как сильно она действовала на нас, детей, хоть тогда мы ее только чувствовали, а не понимали. Так, мы (с моей двоюродной сестрой) были твердо уверены, что владыка поймал Бабу-Ягу и прячет ее в алтаре, чтобы она не могла вредить. Основывалось наше убеждение на том, что изредка, в боковые двери алтаря, мы видели костлявую руку в черном рукаве, а иногда даже сгорбленную фигуру. Потом мы узнали, что это была доживавшая свой век монахиня, матушка Вера, которой по старости разрешалось находиться в алтаре. Но на Бабу-Ягу она была очень похожа!

Владыка же сам обожал детей. И все дети прихода обожали его. Как мы всегда ждали его приезда в летнюю детскую колонию! Дважды за лето он приезжал служить обедню, и это было большим праздником. Заранее приготовлялся алтарь в саду (я не помню, что бы хоть раз в этот день была плохая погода), украшался цветами. Моя мама (Ольга Ивановна Романовская/Рейнгардт), ведущее сопрано нашей церкви, заранее обучала хор из детей. Все причащались. А после обедни, владыка каждому ребенку вручал плитку шоколада (он привозил целые коробки), что было для всех детей неслыханной по тем временам роскошью.

Владыка был настолько же вспыльчив, насколько и отходчив. Маленький характерный пример. Среди прислужников был какое-то время некий Фимка, довольно своеобразная личность. Не знаю уже чем, в конце Страстной седмицы, он вызвал гнев владыки. Между полунощницей и пасхальной заутреней, при переоблачении, владыка вдруг замечает, что Фимка один остался в черном стихаре. В чем дело?

— Ах! Для кого Светлое Воскресение, а для меня — Великий пост: владыка на меня сердится!

— Пойдите, скажите этому мерзавцу, что если для него сию секунду не настанет Светлое Христово Воскресение, то…

— «Не успел я это произнести, — рассказывал с юмором владыка, — как на моих глазах черное само собой превратилось в белое, и сияющий Фимка, забыв свой елейно-скорбный тон, крутится вокруг меня: «Какая радость, святый владыка, какой Праздник!» Ну, не плут ли?»

Чувство юмора не покинуло владыку даже в плену. Как-то, по возвращении он рассказывал о том, как наблюдал людей во время бомбардировок и перечислял те вещи, которые они тащили с собой в бомбоубежище. Приличие не позволяет мне назвать некоторые предметы, но владыка комментировал их так смешно, что не смеяться было невозможно.

Пост владыка содержал строго, по убеждению. Но иногда к этому примешивалась некоторая гордость: «Неужели я не в силах отказаться от вкусного куска? — Конечно в силах!» Когда владыка бывал в гостях, то, после его ухода, на столе, рядом с чашкой, оставалась горка печенья: он брал все, что ему предлагали — чтобы не приставали, — но никогда не ел.

Владыка был абсолютным бессребреником. Из многих стран ему присылались письма с просьбой о молитвах. Когда он скончался, то в его письменном столе найдены были десятки конвертов, из которых письма были вынуты, а деньги оставлены и забыты. Но в помощи он никогда не отказывал. Каждое воскресенье первый клал на тарелку для сбора крупную бумажку. Когда собирали во всех церквах на нуждающихся, стариков или какое-нибудь стоящее дело, то неизменно оказывалось, что приход святителя Николая дал больше всех, даже если это дело касалось в первую очередь тех, кто поносил владыку. Когда, после возвращения из немецкого плена, бельгийское правительство присудило ему пожизненную пенсию как невинно пострадавшему, то владыка отказался от нее в пользу осиротевших в войну бельгийских детей.

Всю свою жизнь владыка Александр был благодарен Бельгии, любил ее и короля Леопольда, за которого не переставал молиться, даже когда тот уже отрекся от престола (11). Каждый год, в день поминовения усопших членов королевской семьи, ездил возлагать венок в королевскую усыпальницу, которую специально для него открывали раньше положенного времени, хотя он об этом и не подозревал.

Что касается поминовений, то у него были сотни списков, которые он ежедневно прочитывал, и которые приводили в отчаяние прихожан по воскресеньям, потому что из-за них обедня затягивалась неимоверно. Вообще же не проходило не только дня, но очень часто и ночи без службы. Как рассказывал наш тогдашний протодьякон Николай (12), живший тоже в церковном доме и всей душой преданный владыке: «Просыпаюсь среди ночи от какого-то шума внизу (церковь находится в первом этаже). Спускаюсь: владыка служит молебен тому или иному святому.

— Владыка, почему?

— А он мне приснился, значит, я должен его почтить. Так он ни о чем другом не думает, вот они ему и снятся!»

Замечательно, что и владыка Александр, и владыка Василий, друг друга не знавшие, особо любили те же места в богослужениях. И тот, и другой сами непременно читали канон на утрени погребения в Великую Субботу, и плакали на тех же местах. Только владыка Александр больше чтил преподобного Серафима Саровского, а владыка Василий — преподобного Сергия Радонежского.

Владыка Александр не боялся смерти, а ненавидел ее и, как я писала выше, страстно отмаливал своих прихожан. В одной, очень близкой нам семье, произошел несчастный случай и пострадавший был настолько близок к смерти, что доктора не оставляли ни малейшей надежды. Мать в отчаянии вызвала владыку причастить сына. Тот был без сознания и спешно приехавший архипастырь сказал, что несознательного причастить не может. Склонившись над ним, он стал молиться и потихоньку называть его по имени. И умирающий откликнулся. Владыка его причастил и пред¬сказал, что он поправится. Так и случилось!

Может быть, эта ненависть была причиной того, что агония самого владыки была очень длительной и он все повторял: «Откройте мне двери, откройте двери». Скончался он в начале Страстной Седмицы (13). Приехавший из Парижа митрополит Николай (14) отпевал его в Страстной Четверток после обедни.

Но повторю: по отношению к себе он смерти не боялся, как свидетельствует его поведение в немецких застенках. Также непреклонно вел он себя во время пребывания в Советском Союзе после своего освобождения. И когда, по возвращении в Бельгию, его обвиняли в признании коммунистической власти, то отповедь его была одна: «Враги Христовы никогда не будут моими друзьями, но ни от Матери-Церкви, ни от России я не отрекусь!»

Владыка Василий

Как я уже сказала, по характеру владыка Василий круто отличался от владыки Александра (15). Он был более прямолинейный, и эту его черту часто принимали за известную сухость. Но это было не так, просто владыка Василий не умел подходить к людям так, как это делал его предшественник. Может быть, в этом сказывалась известная застенчивость, а может — унаследованная сдержанность старообрядчества, т. к. его бабка, если не ошибаюсь, была старообрядкой. У владыки Александра было, несомненно, больше «шарма», но владыка Василий был более глубокий психолог. Даже тех из своих прихожан, которые редко посещали церковные службы, он понимал и любил. Когда отпевали моего крестного отца, человека глубоко верующего, но не церковного, владыка применил к нему две заповеди блаженства, которые как нельзя лучше характеризовали этого замечательного человека.

Другой случай, поразивший весь приход, был связан с поведе¬нием нашего тогдашнего протодьякона, о. Николая Друганова (16). Отец Николай обожал владыку Александра и готов был встретить в вилы его преемника. Когда он узнал о назначении в Брюссель владыки Василия, он принялся рассказывать о нем всякие небылицы. Мы все с ужасом ждали столкновения. Но… приехал владыка и, в первое же воскресенье, наш «отче» (как все его звали) служил с сияющим лицом и, начисто забыв свои россказни, делился своим одобрением с прихожанами. Владыка Василий сумел его «огладить» в несколько дней. Я лично могу только с любовью вспоминать его отношение ко мне.

Так же как и владыка Александр, архиепископ Василий твердо и неуклонно защищал свои убеждения и свою паству. Сама я не присутствовала на Поместном Соборе (17), куда съехались представители всех заграничных приходов, подчиняющихся Московскому Патриарху, но у меня есть свидетельства двух сопровождавших владыку лиц: моего брата Сергия, старшего протодьякона Свято-Николаевского собора (18), и тогдашнего старосты В. Е. Драшусова (19). Они оба рассказывали, как владыка напрямик осуждал некоторые положения, например, выборы в «двадцатки». Когда одна из бельгийских газет позволила себе более чем намекнуть, что он окружен ставленниками заграничной власти, то владыка написал гневную отповедь, указывая, что все посвя¬щенные им священнослужители выбраны им самим из самых благочестивых прихожан-эмигрантов. И получил официальное извинение газеты.

Владыка Василий очень любил настоящее, правильное богослужение. По приезду он постепенно, но твердо упорядочил службы, которые за последние годы из-за болезни владыки Александра и недостаточной осведомленности его временных заместителей, шли вкривь и вкось. Понимая, что приходская церковь — не монастырь, он разрешал укорачивать слишком длинные чтения. Но случалось, особенно в Великом Посту, когда он служил каждый день, что в будни ни одного человека в церкви не было. Тогда, улыбаясь, он мне сообщал: «Ну, значит, сегодня можем служить полностью». У меня навсегда от этого «полностью» осталась особая любовь к великопостным утреням. Владыка также страдал от неправильных произношений: «ево» вместо «его», «Господи, памилуй» — приводили его в уныние.

Он несомненно любил порядок и серьезное отношение ко всему, что касалось Церкви и ее истории. Как-то на западное Рождество католический кружок пригласил его прочитать лекцию о праздновании Рождества в Православной Церкви. Помню недоумение и легкое разочарование слушателей: они явно ожидали святочных, фольклорных рассказов, а владыка говорил (преинтересно!) о возникновении, глубоком значении праздника и службах, связанных с ним.

Владыка не терпел никаких анекдотов, в которых затрагивалась бы, даже легко, Церковь, ее обряды, а уж тем более — святые. В какой гнев пришел он, когда кто-то упомянул известный рассказ о том, почему св. Николай празднуется дважды в год, а св. Кассиан — только в високосный. Однако, это не мешало ему увидать комическую сторону в том или ином случае. Приведу три примера.

Как-то, придя в церковь, я попала на заочную панихиду, на которой владыке подпевал один прихожанин, заменявший иногда чтеца и преисполнен¬ный не столько знаний, сколько благих намерений. Каждый раз, как попадалось слово «светило», он усердно воспевал «святило». По окончании панихиды, владыка поблагодарил его. Тихонько поманивши меня, он спросил: «Вы уже встречались с таким небесным явлением — святилом? Я еще никогда!»

Другой раз я застала его очень серьезно выслушивающим какую-то псевдобогословскую околесицу, которую нес случайный посетитель. К моему удивлению, владыка только неопределенно качал головой и ничего не возражал. Когда его «начитанный» гость ушел, владыка грустно, но и комично, развел руками. Я тоже как-то спросила у него, почему в некоторых случаях бывает два кондака тому же празднику или святому. «Монахи перестарались», — был владыкин ответ. Все эти три ответа были преисполнены глубочайшего юмора.

Так же, как и митрополит Александр, архиепископ Василий не имел особых администраторских способностей. Но он пекся о своих прихожанах, не только русских, но и бельгийских. В Православие, под его крыло перешло несколько католических священников со своими паствами. Владыка много раз хлопотал о посылке паломнических групп в Россию, с тем, чтобы ознакомить своих новоперешедших с прекрасными богослужениями. На них эти поездки производили такое впечатление, что одна из его духовных дочерей даже приняла монашество.

Хочу закончить эту небольшую характеристику упоминанием о его простоте в повседневной жизни. Ел он что попало и, кажется, даже не замечал насколько то или иное непереваримо. Когда кто-то при¬нес ему маслин, он просто застыл: «Да ведь пост! Разве можно себе такое лакомство позволить?» К сожалению, иногда эта черта оказывалась неуместной. Владыке в голову не приходило, что можно предложить посетителю чашку чая и его, за глаза, обвиняли в отсутствии гостеприимства. На самом деле, это было полное равнодушие к угощению и он нисколько бы не обиделся, если бы ему самому ничего не предложили. Как сказал про него греческий митрополит: «Он питается только молитвой и книгами».

Как-то, на улице, мы встретили владыку тащившего с трудом лестницу-стремянку.

— Владыка! Да почему же Вы не попросили Вам помочь?

— А зачем я буду кого-то беспокоить, когда и сам могу справиться?

Владыка не ожидал, что смерть застанет его не в Бельгии и заранее купил себе место на кладбище, где лежит большое количество наших прихожан. Но Господь устроил так, что его отпевали в той же церкви в России, где и крестили.

Мир праху, вечная память и любовь нашим двум почившим Святителям!

Oктябрь 2007 г.

http://www.archiepiskopia.be/Rus/biblioteka/reingardt.html

Примечания

1. Петр Петрович Извольский (1863–1928). Обер-прокурор Синода (1906-1911). Эмигрировал в 1920 г. Cвященник (1922), настоятель Свято-Николаевской церкви в Брюсселе и благочинный приходов в Бельгии и Голландии (1922-1928).
2. Александр [Немоловский] (1877-1960). C 1905, cвященник-миссионер в Америки, епископ (1909), архиепископ (1919). Hастоятель Свято-Николаевской церкви в Брюсселе (1929-1960гг.), архиепископ Брюссельский и Бельгийский, викарий митрополита Евлогия (1936), признан Бельгийским государством (1937). Aрестован немцами и пeрeвезен в Берлин (1940). После взятия Берлина, присоединился к Московской Патриархии (1945), назначен архиепископом Берлинским с сохранением окормления Бельгийских приходов. Bернулся в Бельгию и утвержден архиепископом Брюссельским и Бельгийским Московской Патриархии (1946), митрополит (1959). O нeм, cм. А. КАЗЕМ-БЕК, «Знаменательный юбилей (50-летие архиерейского служения архиепископа Брюссельского и Бельгийского)»// ЖМП, 1959, № 11; «50-летие епископского служения митрополита Брюссельского и Бельгийского Александрa // ЖМП, 1960, № 1; КОРНИЛИЙ [Фристедт] иером., «Митр. Брюссельский и Бельгийский» (Некролог)// ЖМП, 1960, № 8, с. 10.
3. Митрополит Евлогий [Георгиевский] (1868-1946), управляющий русскими православными приходами в Западной Европе (1921-1946).
4. C 1931 г.
5. Староста Свято-Никольской собора в Брюсселе c 1934 по 1942 гг.
6. Aрхиепископ Александр был aрестован 4.11.1940 г. за выcтyплeния против Гитлepa, который захватил Бельгию 10.05.1940 г.
7. Aрхиепископ (c 1942 г. митрополит) Берлинский и Германский Серафим [Ляде] (1883-1950) возглавлял Средне-Европейский митрополичий округ Русской Православной Церкви Заграницей.
8. 12.10.1945 г.
9. C 6 по 21.07.1946 г.
10. Cм. Aрхиепископ АЛЕКСАНДР [Немоловский], «Что мои глаза видели в Москве и в Киеве в течение 15 дней» // ЖМП, 1946, № 10, с. 17-25.
11. Kороль Бельги Леопольд III отрёкся от престола в 1951 из-зa обвинений в коллаборационизмe во время войны.
12. Николай Александрoвич Друганов (1886-1971), диакон Свято-Никольского собора в Брюсселе c 1932 по 1971 гг.
13. 11.04.1960 г.
14. Николай [Еремин], митрополит Корсунский (1892-1985), Экзарх Московской Патриархии в Западной Европе (1954-1963 гг.).
15. Александр Алексеевич Немоловский (1877-1960). C 1905, cвященник в США, епископ (1909), архиепископ (1919). Hастоятель Свято-Николаевской церкви в Брюсселе (1929-1960гг.), архиепископ Брюссельский и Бельгийский, викарий митрополита Евлогия (1936), признан Бельгийским государством (1937). Aрестован немцами и пeрeвезен в Берлин (1940). После взятия Берлина, присоединился к Московской Патриархии (1945), назначен архиепископом Берлинским с сохранением окормления Бельгийских приходов. Bернулся в Бельгию и утвержден архиепископом Брюссельским и Бельгийским Московской Патриархии (1946), митрополит (1959). O нeм, cм. А. КАЗЕМ-БЕК, «Знаменательный юбилей (50-летие архиерейского служения архиепископа Брюссельского и Бельгийского)»// ЖМП, 1959, № 11; «50-летие епископского служения митрополита Брюссельского и Бельгийского Александрa // ЖМП, 1960, № 1; КОРНИЛИЙ [Фристедт] иером., «Митр. Брюссельский и Бельгийский» (Некролог)// ЖМП, 1960, № 8, с. 10.
16. Николай Александрoвич Друганов (1886-1971), диакон Свято-Никольского собора в Брюсселе c 1932 по 1971 гг.
17. Поместный собор Русской Православной Церкви в Троице-Сергиевой Лавре (май-июнь 1971 года).
18. Сергий Георгиeвич Рейнгаpдт (1932-2006), диакон Свято-Никольского собора в Брюсселе с 1968 по 2006 гг. Участник Поместного собора Русской Православной Церкви в Троице-Сергиевой Лавре (май-июнь 1971 года).
19. Владимир Евгеньевич Драшусов (1917-2003), c 1960 по 2003 гг. член приходского совета (c 1985 по 1994 гг. старостa) Свято-Никольского собора в Брюсселе. C 1965 по 2003 гг. член Епархиального совета Брюссельско-Бельгийскoй епархии Русской Православной Церкви. Участник Поместного собора Русской Православной Церкви в Троице-Сергиевой Лавре (май-июнь 1971 года).