(Первая страница отсутствует.) […] В догматическом плане и в духовном мы близки. Правда, на этом уровне различия между нами сохраняются, но мы надеемся, что с помощью Святого Духа сможем когда-нибудь их преодолеть. Более трудным является, несомненно, вопрос о непогрешимости папы и его приматстве. Мы признаем за папой первенство в чести и в предстоянии, но не признаем за ним непосредственной вселенской юрисдикции.

— Как Вы воспринимаете изменения, произведенные Вторым Ватиканским собором (Ватиканом II)?

— В общем смысле очень положительно. Римская Церковь устранила целый ряд препятствий, стоявших между нами, в особенности после контрреформации. Она приблизилась к Православию и Святоотеческому Преданию. С другой стороны, мы сожалеем о некоем сползании к современному либерализму, о некоем тяготении к протестантизму.

— Не могли бы Вы привести конкретный пример?

— Возьмем дело Шилебеекса и дело Кюнга. Наша реакция на них очень разная. С нашей точки зрения, позиция Ш. совершенно недопустима. Он не верит ни в божественность Христа, ни в Его Воскресение. С Гансом Кюнгом, напротив, мы полностью согласны в вопросе о папской непогрешимости. Но когда он отрицает непогрешимость Церкви, тут мы его отвергаем. Он заходит слишком далеко и удаляется от традиции святых отцов.

— Как Вы отнеслись к избранию на папский престол польского епископа?

— Скептически. Между русскими православными и польскими католиками диалог никогда не был возможным. Во ВСЦ, в Женеве, к этому также относятся скептически: Иоанн Павел II воспитан в Церкви, не прошедшей через ту эволюцию и те изменения, которые пережили Церкви Запада. Думаю, ему будет трудно в непривычной обстановке. Но я желаю ему всяческого успеха.

— Таковой была Ваша первая реакция. Не смотрите ли Вы на это сегодня с большим оптимизмом?

— Не особенно. Когда папа встает на защиту веры во имя Традиции, мы это очень ценим. Однако нас очень беспокоят идеи о соединении Церквей, которые он высказал в письме к кардиналу Слипый от 19 марта 1979 года. Это нас возвращает к мышлению XVI века.

— Но посещение Иоанном Павлом II Константинополя и создание римо-православной комиссии — не являются ли эти события знаком прогресса, не дают ли они повода для надежд?

— Это посещение папы было благим делом, хотя встречали его далеко не так сердечно, как прежде Павла VI. Я очень рад тому, что создана католико-православная комиссия, но особого оптимизма не испытываю. Выбор участников комиссии кажется мне благоприятным. Оба русских представителя окажутся, несомненно, на высоте поставленных перед ними задач. Архиепископ Выборгский Кирилл — молодой иерарх, ученик и последователь митрополита Никодима, а профессор Воронов — квалифицированный богослов.

— К экуменизму Вы, как будто, относитесь далеко не с тем энтузиазмом, как покойный митрополит Никодим.

— Митрополит Никодим не проявлял особого энтузиазма по отношению к Всемирному Совету Церквей (ВСЦ), но, с другой стороны, он относился с большой симпатией к Римско-Католической Церкви. Однако он не представлял мнение большинства православных иерархов. Его сильно критиковали за его симпатии к Риму.

— А что Вы думаете о ВСЦ?

— Я состою лишь в комиссии «Вера и церковный строй», потому что эта комиссия ограничивается богословскими вопросами. Что же до других, то я не согласен ни с их ориентацией, ни с их заботами политического свойства.

— Сказываются ли каким-то образом экуменические взаимоотношения на православном народе?

— Это движение затрагивает в основном интеллигентские круги. Что же до православного народа, то он относится с симпатией к христианам других исповеданий, но это не значит, что он интересуется экуменизмом. Что интересует верующих, так это литургия, в ней сила Православия.

— Что Вы думаете об «Остполитике» (политике на Востоке — прим. пер.) Ватикана?

— Присутствует, несомненно, большое желание установить хорошие отношения, дабы улучшить положение христиан в России, особенно тех, кто принадлежит к Католической Церкви. Но я не верю, что это даст существенные и действенные результаты. Правда, надо сказать, что в России религия находится в гораздо более трудном положении, чем во всех других странах Восточной Европы. Впрочем, несмотря на то, что я полностью сохраняю верность Московской Патриархии, я не верю в искренность советской власти. Совершенно не верю. И даже полностью исключаю её. Коль скоро где-то у власти находятся марксисты, никакого диалога просто не может быть.

— В настоящее время к нам часто обращаются русские православные люди. Что конкретно можно было бы сделать, скажем, для заключенного отца Якунина?

— Я возмущен подобными арестами и вообще любыми видами религиозного преследования со стороны государства, даже если не разделяю антииерархические позиции отца Якунина.

— А что Вы думаете об аресте о. Дмитрия Дудко? Какова Ваша реакция?

— Я только что узнал об этом из газет и сразу же откликнулся, послав возмущенную телеграмму протеста Брежневу (от него всё зависит) и требуя, как епископ Русской Церкви, немедленного освобождения этого достойного служителя Церкви, ревностного пастыря и пламенного проповедника веры. Сомневаюсь, чтобы моя телеграмма возымела какое-то действие, но я счел своим долгом её отправить.

— Разделяете ли Вы все установки, принятые о. Дудко?

— Я совершенно не принимаю его критики по отношению к епископату. Если, несмотря на 60 лет гонений, Церковь в России ещё живет, то это благодаря единству между епископатом, духовенством и верующим народом. Впрочем, о. Дудко нисколько не отвергает иерархию Московского Патриархата, он относится к ней лояльно. Он сам это подчеркнул, беседуя со мною год назад в Москве во время нашей встречи. Тем более возмутителен его арест, он доказывает, что в России продолжаются гонения на Церковь. Патриархия со своей стороны сделала все, чтобы защитить о. Дудко. Митрополит Ювеналий даже поехал служить литургию в его приходе.

— Как представлена Русская Православная Церковь в Бельгии?

— Здесь, в нашем кафедральном соборе на улице Шевалье, со мной служат один священник и два диакона; на Пасху в храме собираются до двухсот верующих. Богослужения совершаются на церковнославянском языке, но Евангелие возглашается также и по-французски. За редкими исключениями, наша община русского происхождения, но все, кроме самых старших, родились в Бельгии и являются гражданами Бельгии. Среди молодежи есть такие, которые уже не говорят на языке своих предков, но сохраняют православную веру. Есть у нас также и несколько коренных бельгийцев. Наш архиепископат имеет ещё в своем распоряжении пять приходов, обслуживаемых шестью священниками, в Брюсселе, Хассельте и около Диксмюнда. В этих скромных молитвенных местах всё духовенство и все верующие — коренные бельгийцы, и богослужебные языки — французский и нидерландский. Например, мы имеем подаренный нам католиками храм Святой Анны в Лэкене, где ежевоскресно за литургией присутствуют от 30 до 50 человек. Есть также небольшой фламандский скит в Первийзею.

— А в Бельгии как обстоит дело с экуменизмом?

— Если понимать под экуменизмом взаимные братские отношения, то этим я очень удовлетворен. Например, у меня прекрасные отношения с кардиналом Сюненсом. Он нам очень помогает в наших попытках получить в Бельгии для Православной Церкви такое же государственное признание, какое имеют Римско-католическая Церковь, англикане, реформаторское исповедание, иудеи и мусульмане. Мы единственные, кто не получил признания. К сожалению, его усилия пока не увенчались успехом. Мы находимся еще на стадии обещаний. Это — вопиющая несправедливость, тем более что среди нас много бельгийцев. Добавлю, что наша просьба касается не только тех православных, которые принадлежат к Русской Церкви, но именно всех православных Бельгии, будь то сербы, греки или другие… Это коллективное наше прошение.

— Каким Вам видится в будущем объединение христиан?

— Надеюсь, что оно совершится на основе апостольской веры, Вселенских Соборов, святых отцов и предания Вселенской Церкви. Что это будет такое единство, где все Поместные Церкви, разделяющие единую веру и единую традицию, смогут найти себе место. Что же до папы, мы хотели бы, чтобы он пользовался почетным правом председательства и предстоянием. И чтобы, по выражению святого Игнатия Антиохийского, Римская Церковь «предстояла бы в любви», то есть так, как оно и было до разделения, но отнюдь не так, как мыслилось в Средние века, или во времена контрреформации, или Ватиканским собором.