На следующий день в Успенском соборе в 10 часов утра была отслужена
торжественная литургия. Служили митрополиты Пимен, Никодим и Алексий,
постоянные члены Синода. Служил также с ними по случаю дня своего ангела
архиепископ Дюссельдорфский Алексий. Собственно говоря, он только выразил
желание приобщаться, но ему по недоразумению приготовили полное облачение и
он понял это как приглашение служить. Облачился и присоединился к служащим
митрополитам во время малого входа. Его сначала не поминали, диаконы не были
предупреждены, но потом стали поминать. После литургии был отслужен молебен
Святителю Алексию и Преподобному Сергию.

По окончании церковной службы, за чаем, я сидел вместе с архиепископом
Иовом Уфимским за одним столиком.

— «Владыко, почему, Вы вчера отказались от слова?» — спросил он меня.

— «Меня отговорили митрополиты Никодим и Антоний, — ответил я. — Они
сказали, что я нанесу вред Церкви, если выступлю на Соборе о постановлениях
1961 года. А, кроме того, со слов митрополита Антония, буду изображать из
себя героя, а все остальные окажутся трусами. Вот и не знаю, теперь,
правильно ли я поступил, отказавшись от слова на Соборе. Но потом я все-
таки подал письменное заявление, о моем не согласии, митр. Никодиму».

— «Вы правильно поступили, — сказал архиепископ Иов. — Очень хорошо,
что Вы подали это письмо, а особенно хорошо, что Вы говорили на Архиерейском
совещании… что может быть лучше!»

К половине второго дня, мы должны были вновь собраться в Успенском
храме, чтобы оттуда, облачившись в мантии, торжественно шествовать для
выборов Патриарха в Трапезную церковь. Здесь также должны были собраться
иностранные гости, представители автокефальных Церквей и т. д. Я уже был
готов идти из моего гостиничного номера в Успенский собор, когда мне
сообщили, что митрополит Никодим просит меня придти к нему. Конечно, я сразу
пошел к нему и застал его в ректорских покоях. Оказалось, что митрополит
Никодим, хотел попросить меня помочь уладить ему очень деликатное дело,
которое заключалось в следующем: на Собор пребывали представители
Константинопольского Патриархата, митрополиты Иаков Германский и Дамаскин
Транупольский, которые не желали сослуживать вместе с представителями
Американской Церкви (они ее не признают!). А так как по константинопольской
Церкви будут руководствоваться все другие греческие иерархи, начиная с
Александрийского Патриарха, то дело грозило серьезными последствиями. Более
того, так как всеправославное сослужение при интронизации Патриарха должно
было произойти на следующий день, все могло перерасти в скандал и быть
просто сорвано из-за отказа греков сослуживать с «американцами. Отстранить
«американцев» тоже было неудобно и даже несправедливо… вот митрополит
Никодим и попросил меня пойти с ним до начала выборов Патриарха, поговорить
с константинопольскими митрополитами и постараться уладить дело.

Мы выходили вместе с митр. Никодимом из ректорских покоев, когда он
спросил у обслуживающего его иеромонаха, где сейчас находятся
константинопольские митрополиты. Тот ответил, что он провел их на второй
этаж гостиницы.

— «Дурак- закричал на него митрополит Никодим, — Такого дурака, как
ты, я от роду не встречал! Беги, скажи им, чтобы шли на первый этаж, там с
ними встречусь».

Иеромонах весь, дрожа от страха, бросился бежать, а митрополит Никодим
объяснил мне, что на втором этаже помещается также александрийская делегация
и другие греки. Как только они нас увидят, то захотят присоединиться, а нам
нужно успеть переговорить с константинопольцами наедине.

Итак, в гостинице мы встретились с митрополитами Иаковым и Дамаскином.
Они сказали, что отказываются служить, если будут служить представители
Американской Церкви. » Такое сослужение было бы равносильно признанию нами
Американской Митрополии«, — говорили греки. Митрополит Никодим это начал
оспаривать, но греки упорно отвечали, что «Американцев», будут поминать как
представителей Американской автокефальной Церкви, а это не приемлемо… »
Митрополит Никодим возражал и уверял, что их будут поминать без титулов.

— «Но «В первых помяни, Господи…», это когда поминается диптих, –
отвечали греки, — митрополита Иринея будут поминать как главу Американской
Церкви!»

— «Да нет же! Ручаюсь вам, — возражал митрополит Никодим, — поминать
бут лишь Патриархов».

(Хочу пояснить, что «диптих», здесь «помянник», это поминание на
Патриаршей литургии всех предстоятелей Поместных Церквей и всех архиереев
сослужащих на данной литургии).

Спор продолжался, причем митрополит Иаков склонялся уступкам и готов
был искать примирительного решения, а митрополит Дамаскин, наоборот,
проявлял нетерпимость и раздражительность.

— «Мы не имеем права делать никаких уступок!» — кричал он не только на
нас, но и на митрополита Иакова.

— «Ну, смотрите, — решительно сказал ему митрополит Никодим, — если
из-за Вас не состоится общеправославное богослужение при интронизации, это
будет иметь самые серьезные последствия для отношений между нашими Церквами
и вообще для православного единства!»

Нам нужно было спешить на выборы Патриарха, и потому мы решили отложить
разговор до вечера.

***

Я поспешил в Успенский храм, там все уже были в сборе, меня ждали и
беспокоились моим запозданием. Быстро надели на меня мантию, не успев даже
застегнуть крючков, и мы процессией и в порядке старшинства вошли в
помещение Собора, Трапезную церковь Преподобного Сергия, и заняли свои
обычные места. Иностранные гости в полном составе также разместились, а я
успел заметить, что Куроедова или кого ни будь из представителей гражданской
власти тоже не было.

Заседание началось около двух часов дня.

Митрополит Пимен предложил обсудить процедуру избрания Патриарха.

Встал митрополит Никодим и сказал:

— «Процедура избрания была предметом глубокого и всестороннего
обсуждения на Архиерейском совещании. Было решено, что избрание будет
происходить открытым голосованием, а, следовательно, прошу и предлагаю
Собору утвердить эту процедуру».

Хочу здесь подчеркнуть одну деталь, что каждый, теоретически, (по
крайней мере), мог голосовать за какого угодно кандидата. Имя митрополита
Пимена ни разу не было названо митрополитом Никодимом, когда он говорил о
процедуре голосования и о решениях Архиерейского совещания. Да и
Архиерейское совещание формально не утвердило митрополита Пимена как единого
кандидата, хотя все выступающие говорили в его пользу. Конечно, нравственно
и морально это имело решающее влияние на мнение архиереев, этакий мягкий
нажим, но юридически каждый на Соборе имел свой голос и почти свободный. В
прениях на Соборе, заранее в сильной степени предопределенных, мало
говорилось о самом митрополите Пимене, как кандидате. Но более того, все как
бы подразумевалось, что вопрос решенный, не подлежит сомнению, а потому не
стоит открыто обсуждать.

Процесс голосования продолжался долго, около сорока минут.

Никто из нас не ожидал сюрпризов и неожиданностей, все были уверены,
что единогласно пройдет митрополит Пимен, а наблюдать за голосованием было
не скучно. Чувствовалась духовная напряженность и историческая
значительность момента.

Голосование началось от младшего по хиротонии, епископа Самаркандского
Платона (Лобанкова). Когда дошла очередь до меня, я встал и за мною
поднялись диакон Сергий и В. Е. Драшусов, я проголосовал за митрополита
Пимена. Для облегчения процедуры голосования, каждому архиерею были выданы
листки с напечатанной на машинке формулой голосования, в них было оставлено
пустое место для написания имени избираемого кандидата. В последнюю минуту я
куда-то затерял этот листок, так что пришлось «импровизировать» текст
голосования. Написал: «Я клир и паства Брюссельской епархии и
Роттердамского викариатства избираем Патриархом Московским и всея Руси
(такого-то — пустое место)» Епископ Дионисий, как викарный, не имел права
голоса.

Меня интересовало, что будет, когда очередь голосования дойдет до
архиепископов Новосибирского Павла и Омского Андрея. Первый отсутствовал по
болезни, второй был не вполне нормальным. Вместо архиепископа Павла встал
клирик его епархии протоиерей Алексий Курлюта и огласил подписанное
архиепископом Павлом письмо, из которого было ясно, что он голосует за
митрополита Пимена. Я опасался, что архиепископ Андрей не сможет
проголосовать, но он довольно внятно прочитал положенную формулу. Когда
дошла очередь до митрополита Алексия, то вопрос, кого он избирает, был задан
ему митрополитом Никодимом. А в свой черед, уже митрополит Алексий стал
спрашивать митрополита Никодима и главу японской автономной Церкви,
митрополита Владимира. Для меня это было полной неожиданностью, что глава
автономной Церкви принимает участие в выборах Патриарха Русской Церкви.
Конечно все, без исключения проголосовали за митрополита Пимена. Оставалось,
только дело за малым… спросить самого Патриаршего местоблюстителя,
митрополита Пимена. Я с любопытством ожидал, что будет.

Встал митрополит Никодим и сказал: — «Еще не проголосовала Московская
епархия. От ее имени должен бы выступить ее правящий в межпатриаршестве
архиерей, митрополит Крутицкий и Коломенский Пимен. Но, поскольку он
единогласно выбран Патриархом, предлагаю освободить его от голосования и
предоставить слово первому викарию его епархии епископу Волоколамскому
Питириму». Предложение было принято, и епископ Питирим по обычной формуле
высказался от лица клира и мирян за митрополита Пимена.

После этого митрополит Никодим провозгласил: — «Едиными устами и единым
сердцем весь епископат от лица клира и паствы назвал имя митрополита Пимена
как нашего избранника на Патриарший престол. Наше единогласие, наше
единодушие свидетельствуют о братской любви, связующей всех нас. Это
действие Божественного Утешителя Духа, а потому восстанем все сейчас от
своих мест и пропоем гимн Святому Духу…» Днесь благодать Святого Духа на
собравших…»

После окончания пения молитвы митрополит Никодим спросил новоизбранного
Патриарха, принимает ли он свое избрание. Митрополит Пимен ответил: «
Избрание меня Освященным Собором Русской Православной Церкви Патриархом
Московским и всея Руси приемлю, благодарю и ничто же вопреки глаголю!»

Вслед за тем, после возглашения многолетия «избранному и нареченному»
Патриарху, митрополит Никодим читает грамоту об избрании Патриарха, а уж
затем эта грамота, переплетенная,(как выражается автор статьи в ЖМП), в
«тонкий изящный фолиант», обносится всем архиереям Собора на подпись.
Пописываю ее и я, предварительно убедившись, что кроме акта об избрании
Патриарха она никаких других решений Собора не содержит. Должен отметить,
что это был единственный соборный документ, который нужно было подписывать.

Вслед за тем митрополит Филарет зачитал проект другого послания Собора
«Обращение Поместного Собора Русской Православной Церкви к христианам всего
мира и людям доброй воли».(См. ЖМП, No6, 1971г. сс.10-12. Надо сказать, что в
напечатанном виде этот текст был несколько смягчен и исчезли слова « и людям
доброй воли.») Начиналось это «обращение» вполне благочестиво и
по-христиански. Но далее, после переходных слов, что «Церковь не чуждается
человеческих нужд… и проявляет о них свое материнское попечение, это
Обращение приобретает характер ярого политического документа в духе обычной
коммунистической тематики и фразеологии. Тут наличествует и призыв к
христианам стать «обличителями жестокости», и «возникшие в различных
районах мира военные конфликты и очаги международной напряженности», и
конечно «борьба за Мир во всем Мире». Со все возрастающим возмущением я
слушал все эти лозунги, которые буквально повторяли решения XXIV съезда
Коммунистической Партии СССР. С трудом мне удавалось сохранять самообладание
и внутреннее спокойствие, пока дело не дошло до перечисления всех этих
конференций «по Европейской безопасности и ядерному разоружению».

Тут меня буквально взорвало. «Как! — подумал я. — Я приехал сюда на
Собор, чтобы обсуждать созыв каких-то политических конференций?»

И я сразу решил выступить с протестом!

Как только митрополит Филарет кончил свое чтение, я встал и попросил
слова. Одновременно, а может быть и немного раньше меня, встал мой сосед
слева, архиепископ Дюссельдорфский Алексий, чего я сразу не заметил. Он тоже
хотел говорить. Митрополит Никодим, увидев меня, с какой-то смущенной
улыбкой стал мне делать отрицательные знаки, кивая головой в сторону
архиепископа Алексия. Очевидно, он хотел дать мне понять, что другой оратор
попросил слова раньше. А может быть, он просто под этим предлогом хотел
помешать мне выступить. Я понимал, что архиепископ Алексий будет говорить
через переводчика, его выступление будет скомкано, потеряет силу, а мне
потом не дадут слова. Очень уж мне хотелось выступить. Я оглянулся и
обратился к архиепископу Алексию по-французски, со словами: -» Вы хотите
говорить по поводу политической части прочитанного Обращения?»

— «Да», — ответил он.

— «Я тоже».

— «Ну, в таком случае выступайте Вы. Вам будет это лучше сказать
по-русски», — ответил архиепископ Алексий. Он отказался от слова, сел на
место и в результате я смог выступить.

Внешне спокойно и по возможности четко и громко я сказал следующее: «От
клира и мирян Брюссельско-Бельгийской епархии и Нидерландского викарства, да
и от себя лично, я хочу заявить, что совершенно не согласен с той частью
Обращения, которая носит политическую окраску. Здесь было заявлено, про
разного рода места неприемлемые для иностранца, членов нашей Церкви. Это
так. Но я не иностранец и не советский гражданин, а русский живущий за
границей и для меня совершенно не устраивают подобные политические заявления
и тексты, которые прозвучали в Обращении. Скажу прямо, этот документ
тенденциозен и односторонен! А главное, я приехал сюда на Собор, не для того
чтобы заниматься политической деятельностью и принимать политические
резолюции. Я не могу и не хочу вырабатывать политические программы и
«платформы». Не могу решать, нужно или не нужно созывать ту или иную
политическую конференцию о разоружении. Кто мы такие и кто нас уполномочил
решать такие чисто политические и государственные вопросы? По крайней мере,
я не считаю, себя в них компетентным и не ради них я сюда приехал. Я здесь,
чтобы обсуждать церковные дела, заниматься насущными вопросами Церкви. У нас
этих вопросов нерешенных тысячи- положение приходов, религиозное
образование… и мы все это должны оставить в стороне, чтобы обсуждать и
утверждать подобное Обращение?

Я с этим не могу согласиться и прошу письменно отметить в протоколе
заседания мое личное мнение».

Пока я говорил, я невольно смотрел на стоящего посередине напротив
меня, у своего пюпитра митрополита Филарета. В руках его еще был текст
Обращения. С первых же моих слов лицо его изобразило изумление. Точно кто-то
устроил ему неприятный сюрприз, изумление перешло в ужас, он побледнел,
позеленел, казалось, что он вот-вот упадет в обморок. Признаюсь, что я
смотрел на него с внутренним удовлетворением, почти со злорадством. В моем
подсознании ощущалась мысль: «Вот ты меня запугивал, а теперь сам трусишь и
я тебя пугаю».

Митрополит Никодим не замедлил мне ответить: «Политические вопросы, о
которых Вы говорили, — произнес он, обращаясь ко мне, каким-то особенно
ровным голосом, — постоянно обсуждаются на заседаниях Всемирного совета
Церквей. На Ватиканском Соборе они были предметом многочисленных баталий. Да
и на всехристианских конференциях о них постоянно говорят. Поэтому нет
причин, чтобы и мы ими не занимались. Более того, мы будем и впредь их
обсуждать. Ваше мнение и мнение Ваших клириков, и мирян, мы отметим и
учтем… Оно будет принято во внимание».

Конечно, я бы мог ответить и уточнить митрополиту Никодиму, что во
Всемирном Совете Церквей и на Ватиканском Соборе тем более, эти вопросы
рассматриваются в совсем другом духе и не идеологическом аспекте. А главное,
что митрополит Никодим ничего мне не ответил относительно тенденциозности и
односторонности данного Обращения. Вообще я ожидал более резкой реакции с
его стороны, но был рад, что мне удалось высказать свое мнение, довести до
ушей многих наше не согласие, с подобной практикой идеологического нажима.
Рядом со мной сидел диакон Сергей Рейнгардт, он обратился ко мне со словами:

— «Благодарю Вас Владыко, за то, что Вы так сказали. Своим выступлением Вы
облегчили наше положение, сняли тяжесть с сердца. Именно так мы хотели
сказать, но нам это трудно, особенно через переводчиков».

Вслед за тем не замедлил попросить слово наш присяжный оппонент епископ
Баденский Ириней (Сюземиль).

— «Я тоже не чуждый иностранец, русский, но не советский гражданин,
живу за границей… Однако я полностью, в отличие от предыдущего заявления,
со спокойной совестью поддерживаю предлагаемое нам на одобрение Обращение.
Даже в тех его местах, которые характеризуются как политические. И вообще…
я всецело поддерживаю миротворческую деятельность нашей Церкви и всегда
защищаю ее. Раз действия Советского Правительства направлены на укрепления
Мира во всем Мире, то я как христианин их приветствую и считаю это своим
долгом. Не понимаю, почему мы как христиане должны этим смущаться и
стыдиться».

Я увидел, как сразу вслед за этим заявлением, попросил слова
Н. В. Лосский: — «Текст этого Обращения для меня неприемлем из-за своей
политической односторонности. Обсуждается одна сторона, а о действиях другой
стороны умалчивается». Я плохо расслышал, что ответил Лосскому митрополит
Никодим, но помню, что он прекратил прения, хотя собирался выступать еще
Драшусов.

— «Все ли члены Собора согласны с текстом Обращения к христианам всего
Мира?» — спросил митрополит Никодим.

Раздались дружные голоса: «Согласны! Согласны!»

— «Принято подавляющим большинством голосов», — сказал митрополит
Никодим. После чего новоизбранный Патриарх произнес заключительное слово:

— «Собор Русской Православной Церкви ныне приблизился к своему
завершению… Он обсудил и вынес свои определения по вопросам внутренней
церковной жизни, по экуменической и миротворческой деятельности нашей
Церкви. Избран Патриарх Московской и всея Руси!

Вы, преосвященные пастыри, возложили на меня, вашего собрата, нелегкое
бремя патриаршего служения… Прошу вас не оставлять меня вашими святыми
молитвами. Исповедаю немощь свою пред высотой патриаршего звания, но уповаю
на всесильную десницу Божию, приведшую меня от иноческой кельи к
|Патриаршему престолу, и на вашу действенную братскую помощь. Поместный
Собор Русской Православной Церкви объявляю закрытым.

Возблагодарим Господа Бога за Его милости и благодатную помощь,
дарованную нам в деяниях соборных».

Подобное (достаточно резкое) окончание Собора вызвало негодование у
В. Е. Драшусова. Ему хотелось высказаться, да как оказалось потом не только
ему. Позднее, в пресс -бюллетене было сказано, что «решения Собора были
приняты единодушно», а не подавляющим большинством, как было на самом деле.
Драшусову хотелось сказать в своем выступлении, что причиною его воздержания
было также то, что текст решений не был роздан заблаговременно и потому
нельзя было составить о них мнения. Возмутило его и то, что в уже принятый
текст внесли потом изменения. Он негодовал: — «Разбойничий Собор! –
восклицал он. — Так и войдет в историю, как разбойничий Собор!»

Я постарался его успокоить, говоря, что главное мне удалось высказать.

— «Да, но в печати будет написано и всему свету сообщено, что решения
были приняты единогласно!» — кричал он.(так оно и случилось потом, -Прим.
Арх. В.)

—  «Если это так будет, Вы сможете подать Ваши возражения письменно
митрополиту Никодиму, он их примет. Но только делайте это сами, я уже
достаточно наговорил на Соборе», – ответил я ему.

— «Хорошо, мы это сделаем. Нас ведь целая группа несогласных. Напишем
и покажем Вам текст для одобрения».

Я дал свое согласие, и Драшусов, видимо успокоился. Когда я выходил из
помещения Трапезного храма, из толпы соборных членов ко мне подошел мирянин
лет сорока, как потом выяснилось — член Собора от Крымской епархии.

— «Ну, Владыко, Вы молодец!» — сказал он, обращаясь ко мне.

— «Почему?» — удивился я. — Я сказал правду. Нужно говорить правду«.

— «Но Вы один ее говорите. Все боятся. Молчат», — ответил мне мирянин.

Когда я уже готов был спускаться по ступенькам по выходе из храма, ко
мне подлетел священник средних лет, тоже член Собора. Волнуясь, взял у меня
благословение и сказал: – «Благодарю Вас за ревность. Она у Вас, как у
Иоанна Златоуста».

Уже направляясь ужинать, в академическом саду, я встретился с
преподавателем Академии, игуменом Марком (Лозинским).

— «Владыко! Очень мы Вас благодарим за Ваши выступления. За все, что Вы
делаете для Русской Церкви, — сказал он мне растроганно. — Но мы за Вас
беспокоимся. Как бы с Вами чего- нибудь не случилось».

Я поблагодарил его и постарался успокоить: — «Они мне ничего не смогут
сделать. Я приехал из-за границы». Нечего и говорить, что я был тронут и
обрадован всеми этими выражениями сочувствия и поддержки. Мне было важно
сознавать и чувствовать, что я не одинок, что меня понимают и поддерживают,
хотя и не открыто. И характерно, что как раз мое выступление против
«идеологии и политики» было понято и одобрено.

Поужинав, мы поспешили, как и другие члены Собора, отбыть на машинах в
Москву. Мне передали от митрополита Никодима, что он просит меня вечером
остаться в номере гостиницы, так как он мне позвонит.

Нам предстояло с ним еще встретиться с двумя константинопольскими
митрополитами, закончить с ними разговор о завтрашнем сослужении при
интронизации. Митрополит Никодим хотел, чтобы я участвовал в этом разговоре,
в основном, в качестве переводчика. Он должен был меня известить, где и
когда состоится встреча.