На следующее утро, в среду 26 мая, на отдание Святой Пасхи, я
предполагал поехать в церковь на литургию, но ко мне в номер позвонил о.
Михаил Сырчин и попросил меня никуда из номера не отлучаться, так как
митрополит Никодим хочет меня сегодня видеть. Отец Михаил сказал, что
митрополит Никодим еще не приходил в отдел и что они сами не знают еще его
расписания на сегодняшний день, но как только он придет они мне перезвонят.
Пришлось ждать. Только около трех часов стало известно, что митрополит
Никодим просит прибыть меня к нему в Отдел к 16ч. 15мин. дня.

Он принял меня у себя в кабинете «иностранного» Отдела в назначенное
время. Предложил чаю.

— «Прежде всего, — начал он, — решим срочные вопросы. Завтра
Вознесение. Где Вы хотите служить сегодня всенощную, а завтра литургию?»

Не желая слишком высказывать своих предпочтений, я сказал, что это для
меня безразлично.

— «В таком случае предлагаю Вам служить в Сокольниках. Это один из
самых больших храмов Москвы»- сказал митрополит Никодим.

— «Хорошо. Но может быть, я буду там служить всенощную, а литургию
где-нибудь поближе».

— «Хотите у Ильи Обыденного?»- спросил он.

— «Раз Вы так спрашиваете, — ответил я, — тогда у Николы в Кузнецах,
если это возможно» (это церковь о. Всеволода Шпиллера)

— «А почему же нет, конечно, возможно, раз Вы этого желаете», -сказал
митрополит Никодим и тут же отдал соответствующие распоряжения.

После этого он приступил к делу.

— «Владыко, -произнес он, — я читал Ваше письмо и должен сказать, что
я с Вами не согласен».

— «Почему?»

— «Во-первых, начнем с того, что Вы пишите о причащении католиков. Это
недостаточно животрепещущий вопрос, чтобы его поднимать и обсуждать на
Соборе».

— «Нет, я с Вами не могу согласиться, это очень важный вопрос, но я
готов принять Ваши доводы, что есть более срочные вопросы, и поэтому я не
буду на Соборе возбуждать темы о причастии римо-католиков. Оставим это и
перейдем к другим. Вы можете определенно заверить, что на Соборе не будет
«единой кандидатуры», за которую все будут вынуждены голосовать, и что будет
выбор?» — прямо спросил я его.

— «Вот Вы пишите о единой кандидатуре. Откуда Вы взяли? Никакой «единой
кандидатуры» нету?» — воскликнул митрополит Никодим.

— «Как откуда? Из официальной информации, присланной нам и подписанной
митрополитом Алексием Таллиннским! Там буквально говорится о предложении
выдвинуть только одного кандидата», — сказал я.

Лицо митрополита Никодима сморщилось, он сделал гримасу, будто бы
проглотил что то противное.

— «Это все митрополит Алексий путает. Пока информационные бюллетени
редактировались нашим Отделом, они по крайней мере были точными и понятными.
А с тех пор, как под предлогом предстоящего Собора, редактирование их взял
на себя митрополит Алексий, в них ничего нельзя понять. Составляются
безграмотно. Просто стыдно читать!» — митрополит Никодим настолько
разволновался, что встал из-за стола и подошел к окну, — «На самом деле
никакой обязательной «единой кандидатуры» не будет. Каждый сможет свободно
голосовать за кого хочет….»

— «Хорошо, — сказал я, — потому что сообщение о единой кандидатуре
вызвало у нас всеобщее возмущение и негодование. Вы значит определенно
можете нас заверить, что на Соборе не будет речи о «единой кандидатуре» и
что будет выбор?

— «Могу, — ответил митрополит Никодим, -но сами посудите, мы много
обсуждали между собою, кто может быть избран в Патриархи. И кроме Пимена
никого не могли найти подходящего. Если Вы знаете, указывайте.

Вот, берите календарь, в нем портреты всех епископов, выбирайте сами,
говорите, кто из них старше пятидесяти лет был бы подходящим для выбора
Патриархом?»

Сказав «старше 50 лет», митрополит Никодим исключил из возможных
кандидатов себя и таких членов Синода, как митрополит Таллиннский Алексий и
Киевский Филарет. С этим я был согласен, и это облегчало разговор. Тем не
менее я был поставлен в затруднение вопросом митрополита Никодима.
Во-первых, потому что мне не хотелось называть такие имена, как архиепископ
Ермоген или Павел Новосибирский, чтобы не компрометировать их и не
«раскрывать преждевременно свои карты» перед митрополитом Никодимом, прежде
чем я не выясню из общения с другими епископами, насколько реальны и
возможны эти кандидатуры. Впрочем, сказав «возьмите календарь», митрополит
Никодим тем самым исключил кандидатуру архиепископа Ермогена, так как он
находящийся на покое не был помещен в Патриаршем календаре последних годов.
Архиепископа Павла я не хотел упоминать также потому, что предвидел, что
услышу в таком случае от митрополита Никодима все эти пошлости о ревизии
из-за «безнравственного поведения» по жалобам как церковных, так и
гражданских властей. Этим обвинениям я не верил и считал, что они
подстроены, чтобы помешать архиепископу Павлу выступать на Соборе. Но
главное, я сам в глубине души по разным причинам не считал ни их, ни
каких-либо других архиереев подходящими, во всяком случае более подходящими,
чем митрополит Пимен.

Все же я сказал митрополиту Никодиму: — «А чем же не подходит владыка
Антоний Минский? Ему правда, всего 47 лет, но это небольшая разница.
Хороший, культурный архиерей, управляет удачно большой епархией в 425
приходов, значит, имеет опыт»

Митрополит Никодим засмеялся в ответ…

— «Что Вы, Владыко, какой же он Патриарх? Сами знаете.»

Должен сказать, что зная робость и слабохарактерность архиепископа
Антония, я внутренне согласился с митрополитом Никодимом, не стал ему
возражать, а только сказал: — «Владыка Леонид Рижский тоже как будто
подходящая фигура…» На этот раз лицо митрополита Никодима выразило почти
негодование.

— «Да Вы не знаете, Владыко, какой это интриган! Он у нас в Патриархии
заведовал хозяйственным отделом, так его прогнать за его интриги!»

Я был не согласен с такой оценкой архиепископа Леонида. Правда я
слыхал, что у него трудный и капризный характер. Но с другой стороны, такой
хороший священник как о. Борис Старк в Ярославле, и ревнители духовной жизни
из московской интеллигенции(поэтесса Н. А. Павлович, мои двоюродные сестры
Надежда А. и Ольга А. Кавелины) с восторгом отзывались о владыке Леониде.
Они все говорили о нем как о глубоко духовном человеке монашеского духа,
сумевшем сохранить в своей епархии два женских монастыря, лучших во всей
России. Впрочем они мне говорили, что в нем присутствует некоторая
болезненность и запуганность, а в силу этих черт, мог бы он быть
Патриархом… не знаю. Я счел тем не менее защитить его кандидатуру перед
митрополитом Никодимом и потом продолжил мою мысль.

— «Владыко, дело не в именах. Я лично ничего не имею против митрополита
Пимена, действительно считаю его наиболее подходящим кандидатом, хотя не
единственным. Но поймите, я решительно возражаю против способа его избрания
«открытым голосованием». Ведь это вопрос личный, а тем самым не должно
происходить давления при выборе. Правда в канонах ничего не говорится о
тайном голосовании, и трудно выяснить, как происходили в древности выборы,
но в наше время открытое голосование личного характера недопустимо и вызовет
всеобщее недоумение и осуждение! Свобода и каноничность выборов Патриарха
будет всеми оспариваться и особенно на Западе. А ведь это не в интересах
Русской Церкви. При тайных выборах все равно пройдет Пимен, а если найдутся
голоса в пользу других кандидатов, то тем лучше, что будет доказательством
свободы выборов. Вообще то лучше, чтобы митрополит Пимен прошел не
единогласно, потому что в этом случае он будет обладать единоличной властью,
а ведь не известно, насколько он будет способным правителем».

— «Ах Владыко, Вы все рассуждаете по-западному, по-брюссельски,- сказал
мне улыбаясь митрополит Никодим,- а мы рассуждаем по-здешнему. Вы должны
понять, что в современных условия здесь, никто не будет осуждать открытое
голосование! А у вас там на западе, что бы мы не сделали всегда будут нас
осуждать».

— «Нет, — ответил я,- и у вас открытое голосование и единая кандидатура
вызывает недоумение и неодобрение». И я рассказал о моем разговоре с
киевским инженером в самолете и с майором в аэропорту.

— «Пускай Ваш инженер скажет, как происходят выборы в его институте,
где он служит, — вскричал митрополит Никодим, — открытое или закрытое
голосование у них?! Почему он там молчит, а в церковные дела лезет, которые
не знает и куда его не приглашают и не спрашивают!»

Эта реакция на мои слова, была характерным примером манеры спорить с
людьми у митрополита Никодима. Вместо того, чтобы разобрать и опровергнуть
аргумент противника по существу, он делал демагогический выпад персонального
характера, уводящий внимание от основного предмета спора. Прием более
уместный у митингового оратора, чем в серьезной дискуссии.

— «Владыко, — возразил я, — да неужто в Церкви все должно быть как в
каком-то институте?» Но митрополит Никодим будто ничего не слышал и
продолжал с жаром говорить.

— «Объективно говоря, за исключением Патриарха Тихона, выборы которого
канонически неоспоримы, ни один из наших Патриархов не был выбран в согласии
с канонами… ни Патриархи XVII века, ни Патриархи Сергий и Алексий. А между
тем все они считались законными Патриархами. Так что сегодня, производя
выборы открытым голосованием, мы не нарушаем церковных правил больше, чем
это делалось раньше. Скажу даже, что в интересах нашей Церкви сегодня, мы
считаем более целесообразным открытое голосование. А Ваши опасения, что
будущий Патриарх начнет давить своею властью, то это не так. Мы его
достаточно узнали на деле с тех пор, как он стал местоблюстителем и
председательствует в Священном Синоде. Он человек мягкий, не склонный к
диктаторским замашкам, выслушивает чужие мнения и хочет сотрудничать со
своими собратьями. Вообще с ним легко работать».

Странно, но я заметил, что во время нашего разговора (в отличие от
прежних) митрополит Никодим ни разу не позволил себе критически отозваться о
митрополите Пимене. Видно было, что он искренне поддерживает его
кандидатуру.

После того как мы выпили поданный нам чай с печеньем, наш разговор
перешел к главному вопросу – постановлениям 1961 года о приходах.

Эта тема и ее обсуждение, должны были быть рассмотрены на Совете
обязательно и эти постановления, я начал критиковать как с канонической, так
и с церковно- практической стороны уже давно.

— «Разве я когда-нибудь говорил, — сказал митрополит Никодим, — что эти
постановления прекрасны и благодетельны для Церкви? Никогда! Более того,
если на Соборе кто-нибудь станет утверждать это, я его остановлю. Но
поверьте Владыко, уверяю Вас, ничего не поделаешь… они соответствуют
законам о культах 1929 года и в точности из них вытекают. Правительство СССР
натаивает на приведении церковного законодательства в согласие с
гражданским. В свое время об этом было письмо Совета Министров в Совете по
делам Церкви, и на основании этого требования Архиерейское совещание 196года
приняло эти постановления».

— «Но, послушайте Владыко,- прервал я его, — это не было законное
Архиерейское совещание».

— «Почему? – искренне удивился митрополит.

— «Да потому что на него не были приглашены все архиереи, как это
полагается делать. Ни владыка Антоний, ни я, ни вообще заграничные архиереи
на него приглашены не были. А другие архиереи, которых оповестили об этом
поздно, были приглашены на празднование преподобного Сергия, и только поздно
вечером, после всенощной, узнали, что на следующий день будет Архиерейское
совещание, но о чем — им не сказали! Они были застигнуты врасплох и
совершенно не подготовлены к обсуждению вопроса», — пытался объяснить я
митрополиту Никодиму.

— «Все это неточно. Вопрос о приходах обсуждался еще с весны 1960 года,
когда Синод издал и разослал повсюду свое постановление о приходах, принятое
потом на Архиерейском совещании. Так что приехавшие на него в июле архиереи
были хорошо знакомы с вопросом. Ну а что не были приглашены «заграничные»
епископы, так это потому что новые постановления касались только приходов в
пределах Советского Союза».

— «Это не совсем так, — возразил я, — на Архиерейском совещании
1961года, рассматривался также вопрос о вхождении Русской Церкви во
Всемирный совет Церквей. А это касается не только Церкви на территории СССР,
но Русской Церкви вообще. А раз, по- Вашему, постановления 1961 года нас не
касаются, то почему же сейчас нас пригласили в Москву и хотите, чтобы мы их
одобрили? Я не вижу здесь логики».

— «Мы вас пригласили, потому что сейчас выборы Патриарха, а раз все
«заграничные» епископы будут на Соборе, то вас нельзя отстранить от решения
вопроса о приходах. Вы же помните, что Совещание 1961 года передало этот
вопрос на утверждение ближайшего Поместного Собора, а он сейчас собрался. И
если мы уклонимся от обсуждения, то это будет рассмотрено Властями как
оспаривание закона и поведет к обострению отношений с «ними». Это повредит
Церкви, а нам нужно стремиться к нормализации отношений с властями,
поскольку вопрос о «постановлениях 1961г. «непосредственно не затрагивает
веру, а только церковные порядки».

И митрополит Никодим прочитал мне выдержку из речи, которую он
намеревался произнести на архиерейском Совещании, где в частности
говорилось, что » Церковь живо помнит трудности, которые ей пришлось
испытать, когда ее отношения к государству были не нормализованы, и не хочет
возвращаться к этому».

— «Согласен, – сказал я, — что без необходимости не надо обострять
отношений с гражданскими властями, тем не менее одобрить постановления о
приходах я по совести не могу. Они противоречат канонам, нарушают строй
Православной Церкви, а кроме того они имели пагубные последствия на
церковную жизнь. Вы ведь сами знаете, что это облегчило для властей массовое
закрытие приходов в начале шестидесятых годов!»

— «Каких канонов? Что они говорят?» — удивился митрополит Никодим.

Я был готов к этому вопросу, вынул из кармана бумажку и прочитал
содержание 41-го Апостольского правила, где говориться, что «если епископу
вручено управление человеческими душами, то тем более он должен
распоряжаться церковными деньгами»

— «А по положению о приходах 1961 года епископ и его представители,
настоятели приходов, совершенно устранены от хозяйственных и
административных сторон жизни прихода. Она всецело передана мирянам и
поэтому нарушается единство церковного управления», — ответил я.

Митрополит Никодим на минуту как будто растерялся. Видно было, что он
забыл об этом каноне, но потом спохватился и с обычной своей митинговой
находчивостью воскликнул:

— «Да этот канон совершенно не применим к теперешней жизни и
«распоряжаться» — это значит единолично приказывать и решать по своему
личному усмотрению. Разве где ни будь в вопросах церковного имущества
архиерей в настоящее время обладает такою властью? И у Вас ее тоже нет. Этот
канон не применим сейчас!»

— «Вы придираетесь к словам, — ответил я, — соответствующее греческое
слово «распоряжаться» мягче по смыслу, а главный смысл канона, дух его,
сохраняющий свое значение до нашего времени, состоит в том, что епископ
принимает активное и первенствующее участие во всей церковной жизни. Как
материальной так и остальной! А постановления 1961 года его от этого участия
всецело устраняют и ставят под контроль людей часто вредящих Церкви…»

Митрополит Никодим страшно был недоволен моим доводам и видно по всему,
что старался найти мне доказательство «этим хорошим постановлениям».

— «А, Вы знаете, что в Православной Церкви в Америке в таком случае,
все приходское управление явно противоречит канонам? — произнес митрополит,
— а в Антиохийском Патриархате еще более. Однако никто их не считает
еретиками. Ну а что до нашей Церкви со времени Петра и до восстановления
патриаршества — весь церковный строй был антиканоническим. Что ж по Вашему
вся Русская Церковь синодального периода была неправославной, а еретической
даже? — митрополит Никодим всячески хотел доказать мне свою правоту(но в
чем?)- Вот скажите мне Владыко, почему другие могут нарушать каноны и их за
это никто не осуждает, а когда мы вынуждены это делать, на нас начинают
кричать, осуждать и отлучать».

— «Никто не говорит, что Русская Церковь синодального периода, была
«неправославной», — возразил я, — Лично я очень люблю и высоко ценю
синодальный период, это был период Серафима Саровского, оптинских старцев,
подъема богословской науки, миссионерства. Однако несомненно, что
антиканонический строй, хотя и не лишил Церковь ее Православия, но причинил
ей огромный вред. Он ослабил ее и это имело катастрофические последствия.
Так и сейчас антиканоническое положение о приходах хотя и не делает Русскую
Церковь «еретической», но ослабляет и причиняет ей большой вред. Церковь
конечно выживет, но зачем причинять ей вред и нельзя одно беззаконие
оправдывать другим… мало ли что происходит в Америке или в Антиохии. Это не
причина, чтобы нам сейчас нарушать каноны».

— «Постановления 1961 года, — ответил митрополит Никодим, — не имели
тех отрицательных последствий, о которых Вы говорите. Закрытие приходов, это
преувеличение, ибо никогда не закрывали «десять тысяч приходов» — как об
этом писали. Это имело место, но не по причине постановлений 61года, вопрос
это сложный и не будем бередить историю страны…»

— «Как бы то ни было, я остаюсь при своем мнении и относительно
открытого голосования и особенно о постановлениях 1961 года, — ответил я,-
рад, что Вы меня успокоили, что так называемая «единая кандидатура» отпала и
оказалась недоразумением. Но скажу Вам сразу, что я думаю высказать мое
мнение на Архиерейском совещании и на Соборе».

— «Пожалуйста. Это Ваше право», — сказал на это митрополит Никодим.

— «А что, это не повредит Церкви, как некоторые думают?» — спросил я.

— «Нисколько, — ответил мне митрополит, — а почему это может повредить
Церкви?»

Надо было спешить на всенощную Вознесенья в церковь в Сокольники и на
этом наш длинный и интересный разговор закончился. Мы опоздали на пять
минут, что было неловко, так как нас ждали со «встречею». По дороге в машине
я думал о моем разговоре с митрополитом Никодимом. Впечатление было сложное,
но не вполне отрицательное.